Колючий мед

– Здравствуйте, меня зовут Эбба Линдквист. Могу ли я переговорить с кем-нибудь с факультета искусств «Валанд»? – интересуюсь я.

– По какому вопросу вы звоните?

– Я хотела уточнить, сохранились ли у вас списки учеников от 1955 года. Мне необходимо связаться с мужчиной, который, как мне кажется, учился у вас – я ищу о нем сведения.

– Одну минутку, я соединю вас с нашим архивариусом Хоканом. Он обычно в курсе подобных вопросов.

Еще несколько гудков. Я открываю записную книжку и начинаю нервно рисовать человечков на полях. Отрывочные записи с интервью напоминают мне о том, что сегодня я должна позвонить Анне из редакции и рассказать о состоянии Вероники. В конце концов на том конце провода отвечает Хокан, и я повторяю свой вопрос.

– 1955?

Голос звучит настолько тихо, что мне приходится покрепче прижать трубку к уху.

– Весь материал, который касается «Валанда» до 1977 года, на самом деле должен находиться в региональном архиве. – Хокан откашливается. – Но вам повезло, потому что, кажется, каталоги у меня. Просто мы тут наводим порядок в преддверии летних отпусков, а то потом ведь ничего не вспомнишь. Секундочку, я только перепроверю, что говорю вам правильно.

– Да, конечно.

Он на секунду исчезает, но потом быстро возвращается.

– Да, списки здесь, у меня. Как, вы сказали, его зовут?

– Бу Бикс, – отвечаю я.

– На каком отделении он учился?

– Он получил у вас высшее художественное образование, – уточняю я, – в 1955 году. Это все, что я знаю. А что, было несколько отделений?

– Да, в то время у нас было отделение живописи и отделение скульптуры.

– Посмотрите отделение скульптуры, – говорю я.

– Это упрощает задачу. На отделении живописи в тот год училось много студентов, а на отделении скульптуры – только восемь человек.

Слышу, как он листает бумаги и, пока ищет, тихо и приятно насвистывает себе что-то под нос.

– Значит, Бу Бикс. Вы уверены насчет имени?

– Да.

– О черт! – Хокан цокнул языком.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

– Боюсь, что я не могу просто так выдать вам эту информацию. Мы должны действовать в рамках нового закона о защите персональных данных, я забыл об этом. Я должен проконсультироваться с коллегами, попадает ли такая информация под его действие, а я сегодня здесь один.

– Вы не могли бы сделать исключение? Я обещаю, что никому не расскажу.

– Нет, к сожалению.

Хокан смеется и выдерживает паузу.

– Но я могу сказать, кто не учился на отделении скульптуры в 1955 году. Бу Бикс в списках не значится.

– Не значится.

– Нет. Может быть, вы неправильно записали год?

– Не думаю.

– Я не имею права больше ничего говорить, не посоветовавшись с коллегами. Кстати, могу позвонить в канцелярию по другой линии и сразу уточнить у них, если у вас есть возможность подождать.

– Конечно, – отвечаю я.

Меня ставят на ожидание, и я остаюсь в обществе грустной джазовой мелодии. Может быть, Вероника ошиблась с учебным заведением или годом? Значит, тогда и в ее фотоальбоме тоже ошибка. Все это кажется очень странным. Спустя пять минут, когда я уже начала думать, что мое путешествие в мир джаза затянулось, Хокан возвращается.

– Я уточнил: вы можете запросить список студентов как документ общего характера, обычно они отвечают в течение пары дней. Просто перезвоните на коммутатор и попросите их соединить вас с канцелярией. Вам явно везет, потому что мы только что уничтожили много старых архивных материалов пятидесятых годов, но 1955 год как раз сохранился.

– Огромное спасибо, – благодарю его я.

– Надеюсь, вы найдете то, что ищете.

Замолкнув, я вглядываюсь в даль.

– Я тоже надеюсь.

1955

Госпожа Сёдергрен сидела, скрестив ноги, в общей гостиной и раскладывала пасьянс. На ней были толстые чулки со стрелкой спустившихся петель. Она в любую жару носила чулки и закрытые туфли с давно вышедшей из моды блестящей пряжкой впереди. Пасьянс госпожа Сёдергрен раскладывала сложный, «Тринадцать», и каждый раз, когда у нее не получалось, все резче бросала колоду на стол.

– Значит, вы вчера на танцы ходили? Я слышала рассказы Франси. Они со студентом пошли на пляж искупаться. – Оторвавшись от пасьянса, Сёдергрен быстро взглянула на Веронику. – Кстати, сегодня ночью ужасная беготня была в коридорах. Это мешает ночному сну. Ну кто может спать при таком шуме? По крайней мере, я не смогла. Раз уж речь зашла о танцах, туда шастают одни только ловеласы и соломенные вдовцы. Там их полно, хотя у большинства в городе жены и дети.

Она цокнула языком и недовольно покачала головой.

– Ну, понятное дело, они будут процветать, пока есть доверчивые девицы, принимающие за чистую монету все, что видный парень нашептывает им на ушко. И эти бедняжки отдают свое сердце летнему Ромео, который совсем скоро их забудет.

Вероника густо покраснела.

– Давно они ушли? – спросила она.

– Кто?

– Франси и Бу.

– А где-то час назад. Похоже, они сблизились. Да-да. Они ведь ровесники. Лишь бы это не зашло слишком далеко. А то, когда наступит осень, будет им несладко.

Сёдергрен мечет даму пик. Вероника стоит как вкопанная, не в состоянии пошевелиться.