Колючий мед

Вероника умолкла. Использовать выражение «переменчивый нрав» она научилась от матери. У нее складывалось ощущение, будто многие слова в этом мире использовались не в своем прямом значении, а описывали нечто другое, но это другое было настолько постыдным или сложным, что никто не мог назвать его подлинным словом. В результате использовали эвфемизмы: у него проблемы с нервами, или ходит как потерянный, или на взводе, обладает переменчивым нравом, чудаковатый, особенный. Все подобные слова скрывали более серьезную и жестокую правду, но на самом деле вызывали больше вопросов, чем давали ответов. Кстати, ответов следовало опасаться.

– Иногда мне кажется, будто я должна чувствовать утрату отца острее, чем я это делаю.

– Но ведь утрату каждый переживает по-своему.

– Ты думаешь?

– Уверен. Ты похожа на него?

– Я не хочу быть похожей на него.

– Но у нас ведь нет выбора? Мать всегда говорит: радуйся, что ты такой, какой есть, если уж все равно не такой, как надо.

Он улыбнулся так, что на его щеках заиграли ямочки. У Вероники екнуло сердце. Ей так хотелось дотронуться до Бу, но проявлять инициативу страшно. Может, когда достаточно сильно хочешь, все произойдет само собой?

Она осторожно придвинулась к нему чуть ближе.

– А как узнать, кто ты на самом деле? Я даже не знаю, хочу ли в эту школу домоводства, где начну учиться с осени. Кругом так много требований, нужно постоянно определяться, хотя по-настоящему ничего не знаешь. Столько вопросов – мне кажется, это все так трудно.

Бу воодушевленно закивал в ответ.

– Конечно, это чертовски трудно. Думаешь, я знаю, чего хочу?

– А что, разве нет?

– Да ни фига. Я даже не знаю, как мне закончить скульптуру. Папаша говорит: если в чем-то не уверен, пытайся продвигаться вперед маленькими шажками. Но в одном я уверен на все сто.

– В чем?

Бу заглянул в глаза Вероники так глубоко, что ей показалось, будто он коснулся взглядом самого дна ее души.

– Я рад, ведь ты пришла навестить меня. И уверен, что хочу тебя поцеловать.

Он положил руку ей на запястье. Сердце безудержно билось. Из приоткрытого окна внезапно пахнуло жасмином. Бу прильнул к Веронике – щетина пощекотала ее лицо. От его кожи исходил свежий запах, как от яблока. Она прикрыла глаза, но не совсем, потому что ей хотелось видеть Бу.

Внезапно Вероника почувствовала, как теплые губы юноши коснулись ее губ. Неуверенно скользнув кончиком языка по нижней губе, он нащупал кончик ее языка. Они встретились, теперь на кончики языков переместилось все их существо, и старая подсобка размером чуть больше гардероба словно растворилась в пространстве.

Поцелуй напоминал звук, с которым желе отстает от стакана. Или медуза лопается под ногой, когда нечаянно наступишь на берегу. Казалось, будто все вокруг онемело и исчезло, остались лишь рот и язык.

Вот как ощущается гипноз.

Вот оно – опасное, запретное, умалчиваемое в журнальных рассказах, накрывающее мощной волной, которая бесследно сносит все на своем пути.

* * *

Они отправились на велосипедах в мастерскую сразу после завтрака. В воздухе под матово-голубым небом растекалась приятная прохлада. Вчера вечером, вернувшись в свою комнату, Вероника почти не спала. Губы все еще ныли от поцелуев. Слава Богу, дальше дело не пошло. Незадолго до полуночи он встал, попрощался с Вероникой, поцеловав в шею, и отворил перед ней дверь в коридор. Потом она долго лежала в темноте, слушая в одиночестве жужжание пчел в стенах. Вероника снова и снова переживала случившееся, перебирала воспоминания, сохраненные ее телом, ее кожей. Она все еще могла ощутить его язык и руки, скользившие по пояснице.

Сглотнув, Вероника взглянула на Бу, который крутил педалями чуть впереди. По обе стороны дороги простирались поля с недавно сжатой рожью. Остовы колосьев напоминали нити из коврика в комнате Бу. Сейчас все так или иначе напоминало ей о нем и о том, что с ним связано. Вероника видела жемчужные капельки пота, проступившие на его загорелой шее. Спина согнулась над рулем, словно надутый ветром парус. Бу обернулся.

– Шпионишь за мной? – спросил он с улыбкой.

– Немного, – отпустив руль, она подняла руки в воздух. Гравий скрипел под резиновыми шинами велосипеда.

– Я тоже так могу! – Он отпустил руль и, пошатываясь, преодолел несколько метров пути, пока гравийное покрытие не стало волнистым, как стиральная доска, так что удерживать баланс стало трудно. Догнав его, Вероника поехала рядом, и они взялись за руки.

– Вот, мы у цели. – Кивнув в сторону канавы, он притормозил. – Мы оставим велосипеды здесь и остаток пути пройдем по пастбищу.

– А быков здесь нет?

– Нет, только милые овечки. – Бу повернул рули велосипедов друг к другу и прислонил к сложенному из камней забору. Потом жестом пригласил ее идти вперед по еле заметной тропе в глубь выгона.

Животные протоптали здесь узенькую тропку. Вероника обычно старалась по лугам не ходить. Однажды, еще в детстве, она заблудилась в лабиринте пастбищ, огороженных каменными россыпями, и пробродила там несколько часов. Выйдя в конце концов на дорогу, девочка испытала настоящую истерику.