Колючий мед

У Вероники закружилась голова, в горле пересохло. После еды ноги будто налились свинцом. Танцевать еще никто не вышел, но Франси цепко держала ее, когда они нетвердой походкой шли через столовую. Вероника чувствовала, как к ней подступает забытое ощущение паники. Она боялась оказаться изгоем – самой длинной и неуклюжей. Ей казалось, что даже слон ловчее.

– Что ты творишь? Хватит наступать мне на пальцы! Сразу видно, что ты на танцах стенку подпираешь – будто и не плясала никогда.

Голос Франси звучал громко и резко. Но обращен он был не к Веронике. Ее лицо было повернуто в сторону столика, за которым сидел наблюдавший за ними Бу. Вероника почувствовала, что готова провалиться сквозь землю. Прямо в подвал, к ящикам с шампанским и малиновой газировкой.

* * *

Говорили, что каменную розу – цветок любви – нельзя лишить жизни. Даже высушенная и уложенная под пресс в гербарии, она может спустя много месяцев и даже лет дать внезапные побеги. На тропке, проложенной через пастбище, каменная роза росла пестрым плотным ковром вперемешку с травой и зверобоем. Желтые цветки зверобоя краснели, если потереть их между пальцами. Местные старухи все еще использовали его для защиты от молнии и колдовства, вешая пучок в дверном проеме или над дверью в сарай.

Повсюду слышно жужжание насекомых – требовательные голодные звуки существ, которые чего-то жаждут – нектара, крови, пестиков, тычинок, мяса. Эти существа никогда не сдаются и всегда готовы заполнить собой все пространство.

Ночью Вероника решилась. Нечего больше ждать, нечего тянуть и откладывать, пока не станет поздно. «Летнюю ночь не проспи», – звучало в строфе из песни. К тому же ей не хочется, чтобы ее отложили в сторону и сохранили на будущее именно сейчас, когда она наконец расцвела.

Они идут по тропинке вплотную друг к другу, взявшись за руки и не говоря ни слова. Она сама открывает дверь в прохладную мастерскую, они сразу ложатся на кушетку, будто по молчаливому согласию. Слышны лишь звуки их прерывистого дыхания. Шуршание спадающей одежды. Шелест покрывала и скрип матраса.

Все прошло быстро. Ей пришлось убеждать его, что готова: «Уверена, что хочешь?» – «Да». – «И не пожалеешь потом?» – «Нет».

Вероника притянула и вдавила его в себя. Было больно, но такую боль она могла перетерпеть. Потом – стремительный конец. Он извинился: «Прости, я не нарочно, но ведь и бояться нечего». Забеременеть Вероника не могла. Все вышло наружу. Она была довольна. Даже больше того – испытывала облегчение. На покрывале не осталось ни одного кровавого пятнышка, но, может, еще просочится? Вероника потеряла девственность – и от этой мысли у нее кружилась голова. Она знала, что будет долго осознавать и подробно обдумывать, переживать случившееся заново, лежа в своей постели дома в пансионате. Но сейчас ей вполне достаточно момента – отдыхать вот так, на его руке, вместе ощущать тишину и то, что сейчас произошло. Вероника властно кладет руку на его бедро. Теперь оно принадлежит ей. Это так по-взрослому. Через большие окна мастерской на их обнаженные тела падает маслянисто-желтый свет. Царящее на улице лето похоже на молчаливую стену, и они – под его защитой, словно пчелы, спящие в лепестках цветов. Бу все еще немного подавлен из-за того, что все закончилось так быстро. Иногда, перевернувшись, бормочет какие-то извинения. Но ей почему-то это только в радость. Раз он полностью сосредоточен на своей неудаче, она может наслаждаться собственным состоянием и всеми переполняющими ее чувствами. Когда Вероника поднимает руку, скрипят пружины.

– Мне понравилось, – говорит она, наконец нарушив молчание.

– Может, в следующий раз будет лучше.

В следующий раз. Вероника не хочет показывать, какое облегчение испытывает, услышав эти слова. Значит, у них будет следующий раз.

– Да, – коротко ответила она, осторожно проведя пальцем по его животу. Курчавые волоски на груди Бу напоминали маленькие блестящие волны.

Ей захотелось сказать, что она любит его, – эти слова почему-то казались ей подходящими, но удержалась. Она никому никогда их не говорила и вместо этого спросила:

– Я нравлюсь тебе?

– Очень.

Бу осторожно дотронулся до ее щеки и с нежностью посмотрел на нее.

– Я бы хотел нарисовать тебя – такую, как сейчас.

– А что мне за это будет? – с игривой улыбкой спросила Вероника.

– Когда я закончу, можешь забрать рисунок себе.

– Даже если он тебе не понравится?

– Да.

– Хорошо. – Рассмеявшись, Вероника приподнимается на локте. – Где мне позировать?

– Можешь сесть на подоконник. Там очень красиво падает свет. Сейчас только прибамбасы свои принесу. Бу поднялся, по-мальчишески спрыгнув с кровати.

Вероника надела светло-голубое платье, но трусики с пола поднимать не стала. Шагая к окну, она чувствовала в себе дерзость и свободу. Оконная ниша была такой глубокой, что Вероника могла полностью в ней уместиться. В стекле застыл воздушный пузырь – давным-давно там застряло и навечно осталось чье-то дыхание. Сейчас это пространство принадлежало им, пришел их черед дышать и жить полной жизнью.