Колокола (пер.Врангель)

— Она умерла! — воскликнулъ старикъ — Мэгъ умерла! Ея тнь является мн, я слышу ее!

— Тнь твоей дочери оплакиваетъ умершихъ, она примкнула къ мертвымъ, къ мертвымъ надеждамъ, къ мертвымъ мечтаніямъ, къ мертвымъ грезамъ, продолжалъ колоколъ, — но она сама жива. Пусть ея жизнь будетъ для тебя живымъ урокомъ. Познай отъ существа, наиболе для тебя дорогого, что злые родятся злыми. Посмотри, какъ отъ этой прекрасной втки, все оторвутъ до послдняго бутона, до послдняго листа и замть, какъ она можетъ засохнуть и погибнуть. Слдуй за нею! Слдуй, до полнаго отчаянія!

Вс призраки протянули правыя руки, указывая пальцемъ на зіявшую у ногъ его бездну.

— Духъ колоколовъ сопутствуетъ теб,- сказалъ призракъ. — Ступай! Онъ слдуетъ за тобою!

Тоби обернулся и увидлъ… ребенка?… Да, ребенка, котораго Билль Фернъ несъ тогда по улиц, котораго Мэгъ уложила спать на своей кровати и около котораго мгновеніе назадъ она сидла съ такою любовью!

— Я несъ ее на рукахъ, — сказалъ Тоби, — несъ сегодня вечеромъ!

— Покажите ему то, что онъ называетъ собою, — сказали мрачные призраки, прежде всхъ духъ главнаго колокола, а за нимъ вс остальные.

Колокольня раскрылась у его ногъ. Онъ взглянулъ и увидлъ свое собственное изображеніе, лежащимъ на земл у колокольни за церковью, уничтоженнымъ, недвижимымъ.

— Я не принадлежу боле къ міру живыхъ! — воскликнулъ Тоби. — Я умеръ!

— Умеръ! — повторили хоромъ вс колокола.

— Господи! А Новый то Годъ?

— Прошелъ! — отвчали опять вс.

— Что? — вскричалъ Тоби, объятый ужасомъ. Значитъ я ошибся дорогою и, стараясь выйти изъ колокольни, среди окружавшей меня тьмы, я упалъ съ нея, годъ тому назадъ!

— Девять лтъ! — возразили призраки.

И при этихъ словахъ они спрятали свои вытянутыя руки и на томъ мст, гд были виднія, опять очутились колокола.

Они начали звонъ; опять пришло ихъ время. И еще разъ, громадное количество призраковъ вернулось къ жизни; еще разъ они безпорядочно перемшались другъ съ другомъ; еще разъ, едва колокола успли замолкнуть, они вновь исчезли и вернулись въ небытіе.

— Что это за фигуры и образы, которые я сейчасъ видлъ, если только это не есть плодъ моего безумія? — спросилъ Тоби своего проводника. — Кто они такіе?

— Это духи колоколовъ, это ихъ голоса наполняютъ воздухъ, — отвчалъ ребенокъ. — Они воспринимаютъ вс образы и формы, и исполняютъ вс дйствія, свойственныя надеждамъ, мыслямъ и воспоминаніямъ людей.

— А ты, — сказалъ Тоби, вн себя — Кто ты такой?

— Тсс!.. — прошепталъ ребенокъ… — Смотри!

Въ бдной, лишенной всякой обстановки, комнат, за тою самою вышивкою, за которой онъ видлъ такъ часто сидящей Мэгъ, сидла его милая дорогая дочь! Онъ не сдлалъ ни малйшей попытки прижать ее къ своему сердцу, не попробовалъ поцловать ее, такъ какъ онъ понималъ, что подобныя ласки невозможны для него. Онъ лишь удержалъ свое прерывающееся дыханіе и вытеръ ослплявшія его слезы, чтобы имть возможность разглядть ее, насмотрться на нее!

Ахъ, какъ она измнилась! Какъ сильно она измнилась! Какъ потускнла ясность ея глазъ, какъ поблекъ румянецъ ея щекъ! Она была еще хороша, также хороша, какъ всегда. Но надежда, надежда, надежда, о! гд была радужная надежда, говорившая когда-то съ нимъ, какъ живой голосъ? Она подняла глаза съ работы, взглядывая на сидвшую возл нее подругу; старый Тоби слдилъ за направленіемъ ея взгляда и въ ужас откинулся назадъ.

Въ сформированной женщин онъ съ перваго взгляда узналъ ребенка. Въ ея длинныхъ, шелковистыхъ волосахъ, онъ видлъ т, прежніе локоны; ея губы выражали что-то, попрежнему ребяческое. Да! въ ея глазахъ, которые сейчасъ были обращены на Мэгъ съ выраженіемъ любопытства, блестлъ тотъ же самый взглядъ, который озарялъ ея личико въ тотъ день, когда онъ принесъ ее въ свое убогое жилище! Что же это такое? Кидая смущенный взоръ на это незнакомое лицо, Тоби прочелъ въ немъ нчто такое благородное, вызывающее уваженіе; нчто неясное и неопредленное, какое-то воспоминаніе о ребенк того времени… Ну, да! Это, конечно, она; на ней даже надто то самое, прежнее платье!

Тише! Он заговорили!

— Мэгъ, — говорила Лиліанъ съ нкоторымъ колебаніемъ, — какъ часто ты поднимаешь глаза съ работы, чтобы взглянуть на меня!

— Разв мой взглядъ такъ измнился, что пугаетъ тебя? — спросила Мэгъ.

— Нтъ, милый другъ! Но зачмъ отвчаю я на подобный вопросъ? Вдь теб самой смшно спрашивать меня объ этомъ… Почему, Мэгъ, ты боле не улыбаешься, глядя на меня?

— Какъ? Разв? — отвчала та съ улыбкой.

— Сейчасъ да, ты улыбаешься, — сказала Лиліанъ, — но теперь это стало рдкостью. Когда ты думаешь, что я такъ занята, что не замчаю тебя, то ты становишься такой встревоженной, такой угнетенной, что я боюсь поднять глаза. Конечно, подобное существованіе, полное труда и невзгодъ не располагаетъ къ веселью, но все же, прежде, ты была такая веселая!

— Какъ? Разв я теперь стала иною? — воскликнула Мэгъ съ оттнкомъ безпокойства въ голос и вставъ, чтобы поцловать Лиліанъ. — Разв я длаю еще боле тяжелою для тебя и безъ того тяжелую, выпавшую на нашу долю жизнь, дорогая моя Лиліанъ?