Колокола (пер.Врангель)

— Ты была единственною радостью, длавшею подобное существованіе жизнью, — сказала Лиліанъ кидаясь къ ней на шею и цлуя ее, — единственною радостью, изъ за которой стоило выносить подобное существованіе, Мэгъ! Сколько заботъ! Сколько труда! Столько долгихъ, безконечныхъ часовъ, дней, ночей гнетущаго, безпросвтнаго, безрадостнаго, безконечнаго труда! И не для того, чтобы имть возможность собрать богатства, не для того, чтобы жить въ довольств и радостяхъ, или просто наслаждаться достаткомъ скромной жизни честнаго труженика, но лишь для того, чтобы заработать себ насущный хлбъ, ничего, кром куска хлба, еле, еле достаточнаго, чтобы имть возможность, силы, на завтра вернуться къ тому же труду, продолжать тоже задающее жизнь существованіе! Жалкая, жалкая судьба! О, Мэгъ, Мэгъ! — прибавила она, возвышая голосъ и сжимая ее въ своихъ объятіяхъ, съ выраженіемъ скорби на лиц,- какъ можетъ жестокій міръ идти своею дорогою, не кинувъ взгляда сожалнія на столь жалкія, печальныя существованія?

— Лили! Лили! — говорила Мэгъ, стараясь успокоить ее и откидывая назадъ ея длинные волосы, упавшіе ей на лицо, омоченное слезами. — Какъ Лили, и это говоришь ты? Такая юная и такая красивая?

Молодая двушка прервала ее и, сдлавъ шагъ назадъ, взглянула молящими глазами на свою подругу.

— Не говори мн этихъ словъ, — вскричала она, — не говори мн этого! Для меня нтъ ничего ужасне! Мэгъ, состарь меня! Сдлай, чтобы я обратилась въ старую и уродливую; избавь меня, освободи меня отъ ужасныхъ мыслей, соблазняющихъ мою юность!

Тоби обернулся, чтобы взглянуть на своего проводника, но духъ ребенка исчезъ.

Тоби очутился перенесеннымъ въ другое мсто. Теперь онъ увидлъ сэра Джозефа Боули, этого друга и отца бдныхъ, справляющимъ грандіозное торжество у себя въ помстьи, по случаю дня рожденія леди Боули. А такъ какъ эта почтенная дама родилась въ день Новаго Года (случайность, которую мстная пресса разсматривала какъ исключительное предзнаменованіе Провиднія, вполн достойное личности леди), то именно день Новаго Года и былъ днемъ торжества! Съхалось масса народа. Тутъ былъ и господинъ съ багровымъ цвтомъ лица, и мистеръ Филеръ и ольдерманъ Кьютъ, имвшій очень замтную склонность къ высокопоставленнымъ лицамъ и особенно подружившійся съ сэромъ Джозефомъ, посл написаннаго имъ любезнаго письма. Мы не отступимъ отъ истины, если скажемъ, что благодаря этому письму, онъ даже сталъ другомъ семьи. Было еще много приглашенныхъ и именно среди нихъ, грустно прохаживалась тнь Тоби, бднаго призрака, занятаго розысками своего проводника! Многолюдный обдъ былъ сервированъ въ парадномъ, большомъ зал, и сэръ Джозефъ въ хорошо всмъ извстной роли друга и отца бдняковъ, долженъ былъ произнести огромную рчь. Его друзья и дти, должны были предварительно скушать въ другой зал по кусочку плумпуддинга, а потомъ, по заране условленному сигналу, присоединиться къ своимъ друзьямъ и отцамъ, образовать родъ многочисленной семьи, на которую никто не могъ взглянуть, не растрогавшись до слезъ.

Но все это еще были только цвточки! Было задумано нчто несравненно боле многозначительное! Сэръ Джозефъ, баронетъ, членъ Парламента, долженъ былъ сыграть въ кегли, въ настоящія кегли, и съ кмъ бы вы думали? — съ настоящими крестьянами!!!

— Это насъ цликомъ переноситъ — сказалъ ольдерманъ Кьютъ, — во времена царствованія короля Гендриха VIII, этого славнаго короля! Ха, ха, ха! прекрасная личность!

— Да, — сухо отвтилъ Филеръ, — годная лишь для того, чтобы мнять женъ и убивать ихъ! Говоря между нами, онъ порядочно таки перешелъ норму, опредляющую количество женщинъ, приходящихся на мужчину.

— Вы возьмете въ жены красавицъ, но не будете убивать ихъ, а?….- сказалъ ольдерманъ Кьютъ двнадцатилтнему наслднику сэра Боули. — Милый мальчикъ! Немного пройдетъ времени, и мы увидимъ этого юнаго джентльмена членомъ Парламента, раньше, чмъ мы успемъ оглянуться, — прибавилъ онъ, взявъ его за плечи и смотря на него настолько серіозно, насколько это было ему доступно. — Мы услышимъ разговоры объ его успшныхъ выборахъ; о его рчахъ въ Палат; о тхъ предложеніяхъ, съ которыми къ нему обратится правительство; о его всестороннихъ блестящихъ успхахъ. А! мы также упомянемъ его и кое что скажемъ по его поводу въ нашихъ рчахъ въ палат Общинъ. Я за это отвчаю!

— О! — сказалъ Тоби, — вотъ что значитъ имть чулки и башмаки! Какое различное отношеніе это вызываетъ!

Но тмъ не мене, эти разсужденія не помшали его сердцу отнестись доброжелательно къ этому мальчику, уже хотя бы изъ за его любви къ маленькимъ оборвышамъ, предназначеннымъ (по словамъ ольдермана) плохо кончить и которые могли бы быть дтьми его бдной Мэгъ!

— Ричардъ, — стоналъ Тоби, проталкиваясь среди толпы гостей. — Ричардъ, гд же онъ? Я не могу найти его! Ричардъ! Ричардъ!