Колокола (пер.Врангель)

Предполагая, что онъ еще живъ, не было ни малйшаго основанія надяться встртить его здсь. Но печаль Тоби и его чувство одиночества среди этихъ блестящихъ, разряженныхъ гостей, нарушили логичность его мыслей, и онъ опять и опять принимался бродить въ этомъ блестящемъ обществ, продолжая искать своего проводника и безпрестанно повторять:

— Гд Ричардъ? Скажите мн, гд находится Ричардъ?

Во время его безостановочныхъ снованій взадъ и впередъ, онъ наткнулся на мистера Фиша, личнаго секретаря сэра Джозефа, находившагося въ страшномъ волненіи.

— Боже, — восклицалъ онъ, — гд же ольдерманъ Кьютъ? Не видалъ ли кто нибудь ольдермана Кьюта?

Видлъ ли кто нибудь ольдермана Кыота?

Милый Фишъ! Кто же могъ не видть ольдермана Кьюта? Вдь это такой умный, любезный человкъ; онъ вчно былъ охваченъ желаніемъ показать себя людямъ. И, если у него былъ какой нибудь недостатокъ, то именно его желаніе всегда стараться быть на виду! И всюду, гд только собиралось высшее общество, тамъ находился всегда и онъ. Нсколько голосовъ прокричало въ отвтъ на вопросъ Фиша, что онъ находится въ числ лицъ, собравшихся вокругъ сэра Джозефа. Фишъ прошелъ туда и, дйствительно, найдя его въ указанномъ мст, потихоньку отвелъ его въ нишу окна. Тоби вошелъ за ними, помимо своей воли. Онъ чувствовалъ, что что-то неудержимо влекло его туда.

— Мой милый ольдерманъ Кьютъ, — сказалъ мистеръ Фишъ, — отойдите еще немножко. Случилось нчто ужасное! Я только что получилъ это извстіе. Мн кажется, что не слдовало бы сообщать объ этомъ сэру Джозефу до окончанія празднества. Вы близко знаете сэра Джозефа и не откажете мн въ совт. Самая печальная, самая ужасная новость!

— Фишъ, — отвчалъ ольдерманъ, — Фишъ, мой добрый другъ! Въ чемъ дло? Никакой революціи, я надюсь? Ни…. ни поползновенія посягнуть на авторитетъ мировыхъ судей?

— Дидль, банкиръ, — говорилъ секретарь прерывающимся голосомъ, — фирма братья Дидль…. который долженъ былъ быть здсь сегодня…. одинъ изъ крупнйшихъ пайщиковъ общества ювелировъ….

— Пріостановилъ платежи? — воскликнулъ ольдерманъ. — Быть не можетъ!?

— Застрлился!

— Боже!

— Пустилъ себ въ ротъ дв пули, сидя въ своей контор,- продолжалъ мистеръ Фишъ — и убилъ себя наповалъ! Причины, побудившія на самоубійство не выяснены. Царское состояніе!

— Состояніе! — воскликнулъ ольдерманъ, — скажите человкъ самой благородной репутаціи! Застрлился, мистеръ Фишъ! Своею собственною рукою!

— Сегодня утромъ, — прибавилъ Фишъ.

— О, его мозгъ! Его мозгъ! — вскричалъ благочестивый ольдерманъ, вздымая руки къ небу — о! нервы, нервы! Загадочная машина, называемая человкомъ! Какъ немного надо, чтобы нарушить ея механизмъ! Бдныя, жалкія мы существа! Быть можетъ послдствія какого-нибудь обда, мистеръ Фишъ; быть можетъ подъ вліяніемъ поведенія сына, который, я слышалъ, велъ очень бурную жизнь, раздавая направо и налво векселя на огромныя суммы… Такая почтенная личность! Одинъ изъ наиболе почтенныхъ людей, которыхъ мн только случалось видть! Какой грустный фактъ, мистеръ Фишъ! Общественное бдствіе! Я считаю долгомъ облечься въ самый глубокій трауръ. Столь уважаемый всми человкъ! Но вдь надъ нами Всемогущій Богъ, мистеръ Фишъ, и мы должны покориться его вол, мы должны покориться ей, мистеръ Фишъ:

Что-же это значитъ, ольдерменъ? Вы ни словомъ не упоминаете о своемъ ршеніи упразднить самоубійство? Вспомните-же наконецъ, достойный мировой судья, о проповдуемыхъ вами высоко нравственныхъ принципахъ, чмъ вы, когда то, такъ гордились. Ну-же, одьдерманъ, беритесь вновь за излюбленные вами всы и положите въ эту пустую чашу ежедневное голоданіе и, изсушенные голодомъ и нуждою, материнскіе сосцы — эти природные источники питанія, ставшіе нечувствительными къ крикамъ отчаянія своего голоднаго ребенка, предъявляющаго свое право на жизнь. Взвсьте за и противъ, вы новоявленный пророкъ Даніилъ, сравняйте всы емиды! Взвсьте ваши два самоубійства на глазахъ тысячи страждущихъ существъ, являющихся внимательными зрителями вашего гнуснаго лицемрія и обмана! Или представьте себ, что въ одинъ прекрасный день, въ минуту заблужденія, лишившись разсудка, вы также посягнете на свою жизнь, чтобы убдить своихъ друзей (если у васъ таковые есть) не смшивать, не сравнивать безуміе, охватившее человка, обладающаго всми благами жизни, съ горячкою, охватившею безразсудную голову, разбитую отчаяніемъ и озлобленіемъ душу? Что скажете вы на это, ольдерманъ!

Тоби такъ отчетливо слышалъ въ самомъ себ эти слова, какъ будто какой-то внутренній голосъ ихъ дйствительно произнесъ. Ольдерманъ Кьютъ общалъ мистеру Фишу свое содйствіе для сообщенія печальнаго происшествія сэру Джозефу въ конц торжества. Потомъ, разставаясь съ своимъ другомъ, ольдерманъ крпко пожалъ ему руку въ порыв охватившей его горечи.

— Самый уважаемый изъ людей! — сказалъ онъ еще разъ, выразивъ при этомъ полнйшее недоумніе, (представьте себ, самъ ольдерманъ Кьютъ недоумвалъ), какъ небо ршалось посылать подобныя страданія на землю.