Колокола (пер.Врангель)

— Не думайте, что я говорю все это съ цлью защитить себя. Кто-же можетъ возвратить мн свободу, возстановить мое доброе имя, вернуть мн мою, ни въ чемъ неповинную, племянницу? Вс лорды и леди Англіи не въ силахъ сдлать этого! Но, господа дворяне, когда вы будете имть дло съ другими, подобными мн, людьми, то беритесь съ другого конца. Дайте намъ изъ милосердія, пока мы лежимъ еще въ колыбели, жилища боле сносныя; дайте намъ лучшую пищу, когда мы боремся за наше существованіе; дайте боле милостивые законы, чтобы вернуть насъ съ ложнаго пути на путь истины; не стращайте насъ вчно тюрьмою, не грозите всегда и всюду ею, что бы мы ни длали, какъ бы ни повернулись! Тогда за каждое доброе ваше начинаніе рабочій отплатилъ бы вамъ самою безграничною благодарностью, оцнилъ бы его настолько, насколько это въ силахъ человка! Сердце рабочаго долготерпливо, миролюбиво и доброжелательно! Но вы должны прежде всего вселить въ его душу вру въ себя, въ правильность вашихъ законовъ! Теперь же, будь онъ погибшей развалиной, какъ я, или похожимъ на кого-нибудь изъ присутствующихъ здсь, душа его отвернулась отъ васъ! Верните же его къ себ, господа, верните, пока еще не поздно. Не дайте наступить для него дню, когда его измученный мозгъ перестанетъ понимать значеніе самой Библіи, и слова ея будутъ для него словами, такъ часто звучавшими въ моихъ ушахъ, когда я сидлъ въ тюрьм:- куда ты идешь — я не могу идти; гд ты отдыхаешь, я не могу отдохнуть; твой народъ, не мой народъ; твоя вра, не моя вра; твой Богъ, не мой Богъ!

Внезапное волненіе и движеніе охватило всхъ присутствующихъ. Тоби даже показалось, что нсколько человкъ поднялось съ своихъ мстъ, чтобы выгнать Ферна, чмъ онъ и объяснилъ внезапное движеніе и шумъ. Но въ тоже мгновеніе онъ увидлъ, что и зала и вс находившіеся въ ней исчезли, — и передъ нимъ была опять его дочь, опять за работой, но въ еще боле жалкой, нищенской обстановк; около нея не было теперь Лиліанъ.

Пяльцы, на которыхъ Лиліанъ работала, были отложены въ сторону и чмъ-то прикрыты; стулъ, на которомъ она обыкновенно сидла, былъ обернутъ къ стн. Въ этихъ всхъ кажущихся мелочахъ заключалась цлая повсть, точно также, какъ и на поблекшемъ отъ страха лиц Мэгъ! Увы, эту грустную повсть слишкомъ ясно можно было прочесть.

Мэгъ работала, не поднимая глазъ, пока уже не стемнло такъ, что нельзя было видть стежковъ. Когда наступила полная темнота, она зажгла свою жалкую лампочку и вновь принялась за работу. Ея старый отецъ, съ любовью и тоскою смотрвшій на нее, оставался невидимымъ ей. Какъ глубока, какъ сильна была эта любовь было извстно только Богу! Хотя Тоби и зналъ, что она не можетъ слышать его, онъ безостановочно разсказывалъ ей нжнымъ голосомъ о далекой прошлой жизни, о колоколахъ.

Поздно вечеромъ, почти ночью, послышался стукъ въ дверь. Мэгъ отворила. На порог показался какой-то неопрятный, съ потупленными въ землю глазами, печальный, полупьяный человкъ, съ длинной всклокоченной бородой, растрепанный, но тмъ не мене сохранившій слды былой красоты и стройности.

Онъ не двигался съ мста, ожидая разршенія Мэгъ войти въ комнату. Отступивъ шага два, Мэгъ остановилась, молча смотря на него глазами, полными скорби. Наконецъ желаніе Тоби исполнилось:- передъ нимъ стоялъ Ричардъ!

— Могу я войти, Маргарита?

— Да, войди!

Еслибы Тоби раньше не узналъ въ этомъ человк Ричарда, не узналъ его, пока тотъ не проронилъ ни одного слова, то теперь, слыша его сиплый, прерывающійся голосъ, онъ не могъ бы и предположить, что Ричардъ могъ такъ говорить!

Въ комнат было всего два стула. Мэгъ дала ему свой и приготовилась слушать его, стоя на нкоторомъ разстояніи отъ него.

Ричардъ слъ, уставившись тупымъ, разсяннымъ взглядомъ въ полъ, улыбаясь какою то жалкою, безсмысленною улыбкою. Онъ, казался до такой степени опустившимся, до такой степени безнадежно махнувшимъ на себя рукою, до такой степени погибшимъ, что она закрыла лицо руками и отвернулась отъ него, чтобы скрыть отъ него охватившее ее отчаяніе! Вызванный изъ оцпеннія шелестомъ ея платья или другимъ незначительнымъ шумомъ, Ричардъ поднялъ голову и заговорилъ съ такимъ видомъ, будто только что вошелъ:

— Все еще за работою, Маргарита? Какъ ты, однако, трудишься. Всегда такъ поздно?

— Да, обыкновенно.

— И начинаешь рано утромъ?

— Рано утромъ.

— Такъ и она мн говорила. Кром того, она говорила, что ты никогда не устаешь или по крайней мр, никогда не показывала усталости, все время пока вы жили вмст, даже тогда, когда бывала совершенно изнурена и работою и голодомъ. Да, впрочемъ я теб это говорилъ уже, въ послдній разъ, какъ былъ у тебя.

— Да, — отвтила она, — и я просила тебя никогда больше не говорить со мною объ этомъ. И вдь ты мн тогда торжественно общалъ исполнить мою просьбу, Ричардъ.