Колокола (пер.Врангель)

— Мн кажется, — продолжалъ онъ, — что мы уже не способны ни быть хорошими, ни стремиться къ добру, ни длать добро. Я слишкомъ мало въ юности учился, чтобы сумть понять, являемся ли мы на землю съ извстными обязанностями и цлями или безъ всякихъ. Иногда мн кажется, что да; иногда, что нтъ, что мы являемся какими то самозванцами. Я временами до того сбиваюсь съ толку, что чувствую себя неспособнымъ связать двухъ мыслей; выяснить, есть ли въ насъ что-нибудь доброе, или мы рождаемся вс безусловно порочными. Кажется, что мы творимъ вещи ужасающія и причиняемъ окружающимъ массу страданій; вчно на насъ жалуются и всегда вс на сторож противъ насъ; такъ или иначе, но вс газеты переполнены статьями, касающимися исключительно насъ. Разв при такомъ положеніи вещей, стоитъ говорить о новомъ год? Я несу свой рокъ, какъ и многіе другіе; лучше даже многихъ, такъ какъ я силенъ какъ левъ, а такихъ людей не много найдется. Но, если предположить, что Новый Годъ дйствительно не про насъ, если мы дйствительно только безправно пришедшіе на землю — тогда что?

— Папа, папа! — вновь произнесъ нжный голосъ.

На этотъ разъ Тоби услышалъ его и, вздрогнувъ, остановился. Взоръ его, обращенный далеко, въ самое сердце новаго года, какъ бы ищущій отвтъ на его сомннья, скользнулъ вокругъ и глаза его встртились съ глазами его дтища.

Это были лучистые глаза! Глаза, въ которые надо было окунуться, чтобы проникнуть въ ихъ глубину; черные глаза, которые какъ зеркало отражали другіе, искавшіе ихъ. Это не были глаза кокетки или глаза соблазнительницы; — нтъ, то были глаза ясные, спокойные, правдивые, терпливые, просвтленные и одухотворенные искрою божественности; глаза, въ которыхъ отражалась чистота и правда; глаза, свтящіеся бодростью, энергіею, молодою и свжею надеждою, не смотря на двадцать лтъ трудовой, полной лишенія жизни. Глаза эти проникли прямо въ душу Тоби и онъ какъ будто услышалъ слова: «Я думаю мы хоть немножко нужны на земл, хоть капельку».

Тоби поцловалъ губы, столь близкія этимъ глазамъ и взялъ дочь обими руками за щеки.

— Ну что, моя радость? — сказалъ онъ. — Я никакъ не ожидалъ тебя сегодня, Мэгъ.

— Да и я не разсчитывала придти! — воскликнула молодая двушка, откинувъ голову и улыбаясь. — А между тмъ, я здсь и не одна, и не одна!

— Вдь ты же не хочешь сказать… — замтилъ Тротти, осматривая съ любопытствомъ, закрытую корзинку, которую она держала.

— Понюхай только, дорогой папа, — отвчала Мэгъ, — понюхай только!

Тоби уже собрался безъ всякихъ церемоній открыть корзинку, но она остановила его руку.

— Нтъ! нтъ! нтъ! — повторяла она съ дтской игривостью. — Пусть удовольствіе немножко продлится. Я приподыму уголокъ, только самый маленькій, вотъ такъ! — добавила она, понижая голосъ, будто опасалась, что ее услышитъ кто внутри корзинки, и пріоткрыла крышку. — Теперь отгадывай, что тамъ есть!

Тоби, какъ можно внимательне сталъ обнюхивать края корзинки и воскликнулъ въ восхищеніи:

— Да, вдь тамъ что-то теплое!

— Да, — отвтила дочь, — не только теплое, но даже горячее! Ай, ай, ай! какое горячее!

— Ага! — рычалъ Тоби, подпрыгнувъ, — это что-то прямо раскаленное.

— Ха, ха, ха! — смялась Мэгъ, — это дйствительно что-то раскаленное! Но что же это такое, отецъ? Ты не можешь отгадать, а ты долженъ. Я ничего не выну изъ корзинки, пока ты не отгадаешь. Не торопись же такъ!.. Подожди, я еще приподниму крышку! Теперь отгадывай!

Мэгъ совершенно искренно боялась, что онъ отгадаетъ слишкомъ быстро; она отступила, протягивая ему корзину, приподнявъ свои хорошенькія плечики, закрывъ рукою ухо, какъ бы изъ боязни, что онъ слишкомъ скоро отгадаетъ, и въ то же время она продолжала тихо смяться.

Тоби, положивъ руки на колни и протянувъ носъ къ корзинк, глубоко вдыхалъ распространяющійся изъ подъ крышки запахъ. Казалось, что онъ вдыхалъ веселящій газъ, — до такой степени лицо его просіяло.

— Ахъ, это что-то вкусное! Это не… нтъ я не думаю, чтобы это была кровяная колбаса.

— Нтъ, нтъ, ничего похожаго! — воскликнула въ восторг Мэгъ.

— Нтъ, — сказалъ Тоби, понюхавъ еще разъ — это… это что то мягче колбасы, это что-то очень хорошее, и притомъ оно каждую минуту становится вкусне! Не ножки ли это?

Мэгъ была счастлива: онъ такъ же былъ далекъ отъ истины теперь, какъ думая, что это колбаса.

— Не печенка-ли? — спросилъ самъ себя Тоби. — Нтъ… чувствуется что-то боле тонкое, что-то, чего нтъ въ печенк. Не поросячьи ли это ножки? Нтъ. Т не такъ сильно пахнутъ… Птушиные гребешки?.. Сосиськи?.. А, теперь я знаю что! — Это угорь!

— Нтъ, нтъ! — кричала Мэгъ, — ошибаешься.

— Чего же я задумывался, — сказалъ вдругъ Тоби, выпрямляясь во весь ростъ, — я кажется, скоро забуду, какъ меня зовутъ! — Вдь это рубцы!

И дйствительно это были рубцы. Мэгъ вполн счастливая, заявила отцу, что онъ черезъ полъ минуты признается, что никогда не лъ такихъ вкусныхъ рубцовъ.