Колокола (пер.Врангель)

— И такъ, отецъ — сказала она, торопясь открыть корзину, — я сейчасъ постелю скатерть. Блюдо завернуто въ платокъ и я думаю, что это не будетъ нарушеніемъ закона, если я сдлаю изь этого платка скатерть, разъ мн хочется устроить все какъ слдуетъ. Не такъ ли, папа?

— Думаю, что такъ, дорогая, — отвчалъ Тобн.

— Но вдь каждый день приноситъ съ собою новые законы. И какъ я теб недавно прочла въ газет, какой-то судья объявилъ, что мы, бдный классъ населенія, должны знать вс законы. Ха, ха! какъ онъ ошибается! Какъ могъ онъ считать насъ такими учеными?

— Да, дочка, — отвчалъ Тоби;- но какъ бы они восторгались тмъ изъ насъ, кто бы ихъ дйствительно зналъ. Онъ бы разжирлъ отъ такихъ познаній и былъ бы извстенъ всмъ мстнымъ господамъ. Наврное!

— Во всякомъ случа онъ бы съ аппетитомъ пообдалъ, если-бы отъ его обда несся такой вкусный запахъ, какъ отъ твоего, — весело возразила Мэгъ. — Гд ты хочешь сть, — на тумб или на ступенькахъ крыльца? Подумай, какая роскошь имть такой богатый выборъ!

— Сегодня на ступенькахъ, мой ангелъ, — отвчалъ Тоби, — по случаю сухой погоды, а на тумб во время дождя. Крыльцо всегда удобне, такъ какъ тамъ есть гд ссть, но въ сырую погоду тамъ на ступенькахъ можно схватить ревматизмъ.

— Здсь, такъ здсь! — захлопала въ ладоши Мэгъ, возясь съ приготовленіемъ стола. — Я все приготовила, обдъ поданъ! Какъ онъ соблазнителенъ! Не такъ ли, папочка? Ну, приступай!

Съ той минуты, какъ Тоби отгадалъ содержимое корзинки, онъ не отрывалъ своего взгляда отъ дочери, находясь въ глубокомъ раздумьи. Онъ говорилъ какъ то разсянно, очевидно, далеко ушедши мыслями отъ того, что происходило вокругъ него. Хотя вс думы его и чувства были заняты исключительно дочерью, но онъ не видлъ ее такою, какою она стояла передъ нимъ. Передъ его глазами проходили неясныя картины ея будущаго, той драмы ея жизни, какую онъ представлялъ себ. Веселый голосъ Мэгъ вернулъ его къ дйствительности; оцъ съ грустью встряхнулъ головою, какъ человкъ, желающій отдлаться отъ гнетущихъ мыслей и подошелъ къ ней. Въ то мгновеніе, какъ онъ собирался ссть, раздался звонъ колоколовъ.

— Аминь! — произнесъ Тоби, снимая шляпу и поднявъ глаза къ колокольн.

— Ты говоришь аминь колоколамъ, папа? — воскликнула Мэгъ.

— Они звонятъ, какъ бы желая благословить насъ, — отвтилъ Тоби, усаживаясь. — А, если бы они умли говорить, то наврное сказали бы много хорошаго, похожаго на все то доброе, что мн часто слышится въ ихъ звон.

— Въ звон колоколовъ? — смясь спросила Мэгъ, ставя передъ нимъ рубцы.

— Да, милая, такъ по крайней мр мн кажется, — отвчалъ Тоби, приступая къ обду. — Поэтому я и не вижу разницы въ томъ, что дйствительно ли они мн говорятъ что-нибудь или нтъ? Еслибы ты знала, Мэгъ, — продолжалъ онъ, указывая вилкой на колокольню и все боле и боле оживляясь подъ вліяніемъ обда, — какъ часто эти милые колокола говорили: «Тоби Векъ, Тоби Векъ, не унывай! Тоби Векъ! Тоби Векъ, Тоби Векъ, не унывай!» Я слышалъ это милліоны разъ; да нтъ, чаще, гораздо чаще!

— Но я никогда этого не слышала! — воскликнула Мэгъ, хотя все, что говорилъ ей теперь отецъ, она слышала отъ него часто и прежде, такъ какъ колокола были его любимою темою разговора.

— А когда дла мои плохи, такъ плохи, что кажется хуже и быть нельзя, тогда я слышу: «Тоби Векъ, Тоби Векъ, скоро у тебя будетъ работа; Тоби Векъ, Тоби Векъ, у тебя будетъ заработокъ, дорогой Тоби!» И такъ всегда!

— И въ конц концовъ онъ вдь приходитъ отецъ? — спросила съ оттнкомъ грусти въ нжномъ голос Мэгъ.

— Всегда! — отвчалъ отецъ, не замчая грусти дочери, — всегда!

Во время этого разговора Тоби ни на минуту не прерывалъ штурма вкуснаго блюда, стоявшаго передъ нимъ. Онъ рзалъ и лъ, рзалъ и пилъ, рзалъ и жевалъ, переходя отъ рубцовъ къ картофелю, отъ картофеля къ рубцамъ, какъ настоящій обжора, все съ неослабвающимъ аппетитомъ. Тмъ не мене, отъ времени до времени онъ посматривалъ то налво, то направо, чтобы видть не длаетъ ли ему кто-нибудь знаковъ изъ дверей или оконъ домовъ, желая дать ему какое-нибудь порученіе. Вдругъ глаза его остановились на Мэгъ, сидвшей противъ него со сложенными на колняхъ руками и съ счастливой улыбкой смотрвшей на него.

— Да проститъ меня, Богъ! — воскликнулъ Тоби, опуская вилку и ножъ. — Голубка моя, дорогая моя Мэгъ! Что же ты сама не скажешь мн какое я животное?

— Что ты это, папа?…

— Я спокойно здсь сижу, — отчаявался Тоби, — объдаюсь, напиваюсь, а ты стоишь передо мною, безъ всякаго сомннія, голодная и ни слова не говоришь мн объ этомъ, между тмъ, какъ…

— Но я уже пола, — отвчала со смхомъ двушка. — У меня тоже былъ обдъ!

— Что ты говоришь? — возразилъ Тоби. — Мыслимо ли, разв мыслимо, чтобы у насъ съ тобою могло быть въ одинъ и тотъ же день два обда? Это невозможно! Я также легко могу поврить этому, какъ и тому, что въ одинъ годъ можетъ быть дважды Новый Годъ, или, чтобы я всю жизнь могъ имть золотой, не размнявъ его!

— И тмъ не мене я обдала, — повторила Мэгъ, приблизившись къ отцу — и, если ты будешь спокойно продолжать свой обдъ, то я теб разскажу, какъ и также гд я достала эти рубцы и… и еще кое что.