Колокола (пер.Врангель)

Тоби недоврчиво взглянулъ на дочь, но она смотрла на него яснымъ взглядомъ и положивъ ему на плечи руки, уговаривала его чтобы онъ лъ, не давая простыть обду. Тоби взялъ ножъ и вилку и вновь приступилъ къ д, но съ меньшимъ оживленіемъ, покачивая недовольно головою.

— Я обдала, папа, — сказала посл мимолетнаго колебанія Мэгъ, — съ… съ Ричардомъ. Онъ пропустилъ часъ своего обда, но взялъ его съ собою, когда пришелъ ко мн и мы… мы его съли вмст.

Тоби выпилъ глоток пива, щелкнулъ губами и видя, что дочь ждетъ, ограничился краткимъ восклицаніемъ:

— А!

— И Ричардъ сказалъ, папа, — продолжала Мэгъ и вдругъ остановилась.

— Что сказалъ Ричардъ, Мэгъ? — спросилъ Тобп.

— Ричардъ сказалъ, отецъ…

Опять пауза.

— Ричардъ говоритъ крайне медленно, — замтилъ отецъ.

— Видишь-ли, онъ сказалъ, — продолжала Мэгъ, поднявъ глаза, дрожавшимъ, но отчетливымъ голосомъ, — онъ сказалъ, что вотъ и второй годъ почти на исход, и къ чему ведетъ ждать изъ года въ годъ, когда есть такъ мало надежды, чтобы дла наши поправились? Онъ говоритъ, что мы теперь бдны и не будемъ бдне впослдствіи; но что теперь мы молоды и не замтимъ, какъ старость подкрадется. Онъ говоритъ, что если люди въ нашемъ положеніи хотятъ передъ тмъ, какъ пуститься въ путь, выждать чтобы на дорог не осталось ни одной кочки, то они кончаютъ тмъ, что имъ остается лишь одна узкая тропинка, ведущая къ могил, отецъ.

Надо было обладать большимъ мужествомъ, чмъ Тоби, чтобы опровергнуть это. Онъ промолчалъ.

— Слишкомъ грустно и тяжело, папа, состариться и умереть съ сознаніемъ, что мы взаимно не поддержали и не успокоили одинъ другого! Слишкомъ больно, любя другъ друга, всю жизнь изнывать въ разлук и видть, какъ каждый работаетъ отдльно, тоскуетъ однако, старетъ и сдетъ! Еслибы я даже могла побороть въ себ любовь къ Ричарду и забыть его (что мн представляется невозможнымъ), то каково жить мн теперь, дорогой мой папа, съ сердцемъ, переполненнымъ любовью къ нему, чувствовать, какъ оно мало по малу умираетъ, не имя ни одного радостнаго, счастливаго воспоминанія, которое могло бы подкрпить и утшить меня въ моей тяжелой дол.

Тоби продолжалъ молчать; Мэгъ вытерла глаза и затмъ продолжала нсколько веселе, т. е., то съ улыбкою, то со слезами, то смясь, то плача:

— И такъ, папа, Ричардъ говорилъ вчера, что такъ какъ онъ обезпеченъ на нкоторое время работою и я люблю его боле трехъ долгихъ лтъ (о, гораздо дольше, еслибъ онъ зналъ), я должна ршиться выдти за него замужъ въ день Новаго Года, въ этотъ лучшій и счастливйшій по моему мннію день всего года, который почти всегда приноситъ счастье. Конечно, отецъ, я предупреждаю тебя очень незадолго до срока, но вдь теб не придется ни готовить мн приданое, ни заказывать, по примру знатныхъ барынь, подвнечное платье. Словомъ, Ричардъ говорилъ такъ настойчиво и вмст съ тмъ такъ ласково, такъ серьезно и мягко, что я общала ему переговорить съ тобой обо всемъ, и такъ какъ я получила сегодня совершенно неожиданно деньги за сданную работу и ты голодалъ почти всю недлю дорогой папа, то я и не могла устоять передъ желаніемъ сдлать въ сегодняшній, столь счастливый для меня день, маленькій праздникъ для тебя. Вотъ почему я и приготовила это угощеніе и принесла его теб.

— А онъ преспокойно дастъ ему простыть на этихъ ступенькахъ! — раздался другой голосъ. Это былъ голосъ Ричарда, незамтно къ нимъ подошедшаго и ставшаго передъ отцомъ и дочерью, съ лицомъ, пылавшимъ какъ раскаленныя полосы желза, по которымъ онъ весь день колотилъ своимъ тяжелымъ молотомъ. Онъ былъ красивый, статный парень, хорошо сложенный, съ глазами, метавшими искры, на подобіе тхъ, которыя вылетаютъ изъ кузнечнаго горна. Черные, густые волосы вились надъ бронзовой кожей его лба; лицо его озарялось такою улыбкою, которая вполн оправдывала вс похвалы, заключавшіяся въ убдительныхъ рчахъ Мэгъ.

— Посмотрите, какъ застылъ его обдъ! Врно Мэгъ не сумла угодить отцу! — продолжалъ Ричардъ.

Тоби съ увлеченіемъ и воодушевленіемъ схватилъ тотчасъ руку Ричарда, собираясь такъ многое сказать ему, какъ вдругъ раскрылась дверь дома, въ который вели ступеньки, гд обдалъ Тоби, и долговязый лакей чуть не попалъ ногою въ тарелку съ рубцами.

— Прочь отсюда! Что это такое? Ты, кажется, пріятель, считаешь своею обязанностью вчно торчать на ступеняхъ подъзда? Нельзя ли подлить твое расположеніе къ намъ съ кмъ нибудь изъ нашихъ сосдей? Ну, проваливай! Слышишь ты или нтъ?

Поправд сказать, этотъ послдній вопросъ былъ совершенно лишній, такъ какъ они вс давно убжали безъ оглядки.

— Въ чемъ дло? Въ чемъ дло? — спросилъ джентльменъ, передъ которымъ распахнули дверь. Онъ выходилъ изъ дома легкой и въ тоже время внушительной походкой, чмъ то среднимъ между рысцой и шагомъ, какъ только и можетъ ходить человкъ на склон лтъ, носящій башмаки со скрипучими подошвами, толстую золотую цпочку, свжее крахмальное блье и выходящій изъ своего собственнаго дома. Онъ не только не терялъ своего достоинства, но давалъ всячески понять своими пріемами, какая онъ важная птица. — Въ чемъ дло? Въ чемъ дло?