Командир

Мой морфий…

Вероятно, это для спины, мы, вероятно, не знаем своего командира, и этот корсаж вокруг торса доставляет ему, надо думать, немало боли.

Маркон исчезает в рубке.

Мы ничего не знаем о своем командире.

Он приподнимает голову Степовича, чтобы тот видел огонь, пожирающий корабль, как погребальный костер на черной глади вод.

Обращается ко мне: «Разворачивайтесь на девяносто градусов и пустите в него торпеду 533 миллиметра».

Я подзываю сержанта Парлато, повторяю приказ.

Парлато подходит к рубке. Повторяет приказ.

«Кабало» пылает и заваливается на бок.

Степович поднимает голову. Его бьет лихорадка.

«Пустим торпеду, командир?»

Для выполнения приказа «Каппеллини» делает маневр. Чеи из пулемета продолжает вести огонь по горящему кораблю. Взрыв торпеды освещает небо, но слишком далеко.

Мой голос тоже дрожит: «Мимо. Перелет. Придется повторить…»

«Не стоит, Лессен! Оставь. Муларджа!»

Подбегает Муларджа с перевязанным лбом.

«Вызывали, командир?»

«Отправь его на дно».

Локтевым захватом командир удерживает голову Степовича.

Он не любит торпеды, мы это знаем.

Сейчас мы находимся на близком расстоянии друг от друга. Виден флаг корабля.

Глаза Степовича еще открыты: «Это бельгийцы, командир».

«Да. А собирались объявить нейтралитет, шуты Господни».

«Я доложу».

У него еще хватает сил шутить.

Муларджа выпускает первый снаряд, промах. Выпускает второй – в точку.

Ярко-красное пламя вырывается из кормового трюма. Изнутри доносится треск, за которым следует оглушительный взрыв.

Люди в горящей одежде прыгают в воду с мостика. Слышится свист, крики, потом вдруг наступает неестественная тишина и слышно, как огонь пожирает бревна.

Прибегает Маркон с пузырьком морфия. Командир знаком дает понять Степовичу, чтобы тот не беспокоился. Наполняет шприц и делает укол. Пытается держать повыше его голову, чтобы ему видно было зрелище огня, завалившего «Кабало» на бок.

Раздается треск рвущихся стальных вантов. Инфернальная музыка.

Погружаясь на дно, «Кабало» пищит, как живой лангуст, брошенный на дно кипящей кастрюли.

Степович медленно закрывает глаза, кажется, он больше их не откроет, но они открываются сами, когда корабль уходит на дно.

Уходит враз, торжественно, оставляя полоску белого пара от горевших недавно рей.

«Спасибо, командир».

Тишина и молчание.

23. Степович

Машины. Это война машин. И мир, который за нею наступит, будет победой машин. Будущее будет временем машин, они помогут человеку процветать, как сейчас помогают пустить на дно вражеский корабль. Но машины будут лучше людей, они будут думать и рассуждать: это точно, будущее подарит нам умные машины, с которыми мы будем советоваться, с их помощью освобождаться от страха, и это будущее уже недалеко, за этим пылающим кораблем, за этим черным горизонтом, сразу же за тем временем, когда мы прекратим убивать друг друга и найдем приемлемый способ сосуществования в мире. Я его вижу. Машины ожидают нас в будущем, а будущее – сразу же за войной. Нас ждет чудесное время.

24. Лезен д’Астон

Не будь Степович моим другом, его бы там не было. Не будь он моим другом, там бы сейчас был Нучиферо, или Чеккини, или Чеи.

Степович опять закрывает глаза. Больше они не откроются.

Командир сжимает пальцами виски весь тот нескончаемый миг, когда смерть, любая смерть, спирает дыхание и кажется непреодолимой.

Если бы он не разрешил, Степович сейчас был бы жив.

Но потом он делает глубокий вдох носом, поднимает глаза и встречается с моими, с Марконом, с Парлато и понемногу приходит в себя.

Он еще держит в своих объятиях смерть, но она уже не перехватывает дух.

Тишину нарушает какой-то болтливый матрос.

25. Тодаро

И вот оно в результате случилось.

Мы потопили корабль, плывший с погашенными бортовыми огнями, но дело не в этом: это, скорее, причина, по которой мы находимся здесь. Мы потеряли еще одного человека, молодого, талантливого, храброго офицера.

Но, Рина, дело даже не в этом.

То, что случилось, случилось сразу же после, когда уже порвались ванты и корабль ушел на дно. Пока догоравшие пятна бензина коптили море, случилось то, что лишало меня сна даже в спокойные ночи, о чем я не переставая думал, задавая себе вопрос, что я буду делать, если это случится, то есть не если, а когда случится, поскольку я знал, что рано или поздно это произойдет.

Первый голос раздался с кормы: «Двое людей в море, плывут к нам. Командир, что будем делать?» Я держал на руках тело Степовича, только что погибшего героической смертью. Луч света прорезал темное, как в аду, море, из которого доносились отчаянные крики и еще более отчаянные сигналы свистков.

С кормы опять прозвучал голос: «Двое людей по левому борту, командир! Что будем делать?»