Командир

Каждый подходил и, словно как в ритуале, наносил пощечину; десятки рук прошлись по этим лицам, которые меняли цвет и очищали своею кровью предательский и бесчестный поступок. По сути, Рина, это был ритуал. Ибо эта кровь была следствием моей жалости, но каждый, приложив свою руку, превращал ее во всеобщую жалость. Поэтому мы однажды не совершили бесчеловечный поступок по законам военного времени, мы не совершили его и тогда, когда двое этих отщепенцев его заслуживали.

35. Маркон

18 октября 1940 года

8 часов 30 минут

150 миль до Санта-Марии

Тодаро заполняет бортовой журнал. Я сижу рядом в его каюте. Отчет сухой, он не упоминает попытки бунта. Впервые за два дня нам удалось оказаться наедине, отгородившись запертой дверью от живодерни, в которую мы превратились. Пользуюсь случаем, чтобы поговорить с ним наедине, поскольку я серьезно обеспокоен, поэтому перехожу на диалект: за переборкой из тонкой стали все слышно. «No te ghè scrìto ea ròba più importante, Salvatór»[39], – говорю я ему. «Сотвори благо и забудь об этом», – отвечает он мне по-итальянски. «Sì ma i tosi xé spiritai. I fà un sacrìfisio gràndo e sti strònsi i sérca de copàrli»[40]. Тодаро отрывает глаза от журнала и смотрит на меня в упор. «Не все, Витторио. Всего лишь двое подонков. Два психопата. Ты сам наблюдал, как отметелил их командир. Видел, с каким презрением смотрели на них товарищи, уступившие им свое место, когда их вывели наружу».

Он продолжает говорить по-итальянски, не боится, что снаружи нас могут подслушивать, кажется, наоборот, он этого всячески хочет. Но я продолжаю по-венециански: «Pàr tanto, vùto «ndare vànti con sta matàna, anca dopo quel che zé capità?»[41]. «Да, – отвечает он твердо. – Я собираюсь высадить этих людей в ближайшем и надежном порту». Он говорит с привычным спокойствием, как будто не понимает, в чем состоит проблема, либо отметает ее. «E se incontrémo i inglesi? Se se i catémo davanti, vùto continuar a navegàr in emersiòn?»[42] «Да. Если мы погрузимся, люди, стоящие на лодке, погибнут, и лодка превратится в братскую могилу». «E se no se bùtemo drénto, i ne fònda iòri»[43]. «Этого не случится». Его ничем не переубедишь: бездна спокойствия, протягивает руку и гладит рубцы на моем лице, будто изрытом воронками. «Fìdate de mi»[44], – говорит он. Я пользуюсь диалектом из предосторожности, он – чтобы выразить свои чувства: разница в этом. Вдруг он подносит палец к губам, просит помолчать, бесшумно подходит к двери в каюту и резко открывает ее. С другой стороны – Муларджа, застигнутый врасплох. Он явно смущен. Тодаро не обращает внимания и смеется:

«Положитесь все на меня!» – говорит он по-итальянски.

36. Муларджа

Ну да, я подслушивал. Но я пришел не подслушивать, а с другой целью. Хотя, по-честному, прежде чем постучать, решил послушать, о чем между собой говорят командир и старпом, его приятель. Точнее, что говорит командир, поскольку старпом изъясняется по-венециански, и я не понимаю ни бельмеса. Минуты на две приложил ухо к двери, там была такая давка, что никто все равно не заметил. Я не учел, что наш командир – маг Баку, и был пойман. Он не сделал мне выговор, а я прикинулся, будто ничего и не было, и говорю: «Командир, вас не затруднит выйти со мной на минутку?» Мне пока не удалось обратиться к нему на «ты», я вспоминаю об этом преимуществе, когда уже поздно, и я уже обратился к нему на «вы». Он ни о чем не спросил, кивнул, и мы двинулись вместе, я спереди, он – сзади, пробиваясь сквозь нагромождения тел, которыми забит весь «Каппеллини». Мы поднялись по лесенке и вышли наружу. День только занимался, было холодно. «Ну, что у тебя? – спросил он. – Чего ты хочешь?» В рубке появился старпом, я бы предпочел обойтись без него. «Вахтенные передают, что у нас на корме англичане», – сказал я ему. «Ты уверен, что это англичане, – спрашивает он, – ты их видел?» Я отвечаю, что нет, меня лишь послали с известием, я подумал сообщить ему об этом с большой осторожностью, поскольку у меня есть мысль, которую я хотел бы ему изложить… Но командир меня уже не слушает, перепрыгнул на лестницу и устремляется к высокой рубке, где все пространство забито потерпевшими кораблекрушение и двумя вахтенными, Моранди и Сирагузой. Пробиться к нему непросто, старпом отказывается от этой мысли, я же ухитряюсь пробраться, чуть не касаясь двух предателей, которых мы отдубасили будьте-нате: мы их спасли, а сами живем по-свински.

Командир стоит рядом с Моранди, вахтенный показывает ему через бойницу точку на горизонте, которую я не вижу. Командир смотрит в бинокль: «Это ведь англичане?» – спрашивает он у Моранди. В эту минуту один из кораблей открывает огонь. Он еще далеко от нас, и снаряд взрывается на полпути.