Командир

На сей раз его перебивает Муларджа с той же нелепой улыбкой, отпечатавшейся на лице, не подобающей напряженности момента: «Господин командир, – говорит он, – не беспокойтесь. Я все улажу». У Тодаро меняется выражение лица, он охвачен тревогой, а канонир в это время, словно мышонок, исчезает в свалке человеческих тел. «Ты куда, Муларджа? – кричит Тодаро, но того и след простыл. – Ети твою… – выругался Тодаро по-венециански. – Остановите машины!» – приказывает он и, ко всеобщему удивлению, бросается вдогонку за канониром. Его приказ повторяют вахтенные, пока он не доходит до начальника машинного отделения, и двигатели «Каппеллини» глохнут.

38. Муларджа

С кинжалом в зубах я, как Каммамури[52], взбираюсь по лесенке, ведущей наверх. Я могу успеть, я прыткий, а сейчас должен приложить всю свою прыть. Снизу, как из воронки, доносится голос преследующего меня командира: «Муларджа, ради всего святого!»

Выхожу наружу, море вспучилось еще больше, поверхность лодки мокрая, я поскальзываюсь, падаю, ударяюсь коленом, чувствую пронзительную боль, пару секунд отлеживаюсь, и, когда собираюсь подняться, чья-то рука хватает меня за лодыжку и тащит вниз.

«Муларджа, остановись!»

Несмотря на сковывающую его броню, командир меня догоняет и затаскивает к себе на центральный пост, который заливают волны. «Каппеллини» не движется, болтается на волнах, кренится то в одну, то в другую сторону, то клюет носом. Вдали вспышки залпов и совсем вблизи от нас столбы воды, которую поднимают за нашей кормой английские бомбы. Делаю вид, что сопротивляюсь телу, прижимающему меня к настилу, но на самом деле я уже сдался. Будь распластавшийся на мне врагом, я бы пырнул его ножом, но это мой командир, он сам дал мне этот кинжал, поэтому я разжимаю руку, и он выпадает.

«Что ты собираешься сделать, Муларджа? – спрашивает он отеческим голосом, он на меня не сердит. – Ну же, что ты собираешься сделать?»

«Командир, я всего лишь хотел помочь, – отвечаю я. – Я-то понимаю, вы себе этого позволить не можете, но я – могу. И знаю, как это делать, где резать, чтобы жертва не очень страдала. Deu pungiu beni…»[53]

Бомбы сыплются все ближе и ближе. Командир меня обнимает, скорей чтоб прикрыть, чем придавить. Я говорю тихим голосом, словно выпрашиваю: «Так хотя бы мы могли выжить. И вы, командир, могли бы выжить, у вас есть семья, жили бы со спокойной и чистой совестью…»

На фоне свинцового неба вырисовались лица: Маркон, Чеккини, Леандри, Нучиферо… Если бы командир догонял меня с их скоростью, мы бы сейчас уже погрузились.

«Муларджа, – говорит командир, – ты, часом, не забыл, что я тебя наградил? Попрошу обращаться ко мне на “ты”».

В грохоте канонады голос его едва слышен. Мы тут готовимся погибнуть, а он продолжает меня обнимать, лежа на мокром командном посту, заламывает мне руки, словно мы пацаны на лугу, решившие помериться силами. «Мы будем все живы, – говорит он и ослабляет хватку, с какой прижимает меня к настилу. – Ты только должен верить своему командиру».

Взрывы, столбы воды, брызги: он говорит, а взгляд его теряется в этом апокалипсисе. Взгляд человека, готового умереть.

«Пошли со мной вниз».

Я иду. Раньше нет, а сейчас и я готов.

39. Командир английского конвоя