Комментарии к материалистическому пониманию истории

Средством же неявной цензуры являются неосознанные умолчания, ошибки, непроизвольное центрирование внимания в культурно приемлемом направлении, скрытые искажения подлинного текста. В качестве примера последнего можно указать перевод М. Л. Гаспарова – признанного авторитета в области филологии – текста Гая Светония Транквилла «Жизнь двенадцати цезарей». В 44-м параграфе книги, посвященной императору Тиберию, искажена лишь часть предложения, благодаря чему благонамеренный читатель избавлен от отвратительных подробностей развлечений императора. Весьма характерно, это искажение я обнаружил случайно. Отвечая на вопрос друга, я сослался на текст римского автора и процитировал его. К моему стыду, цитата не согласовывалась с моим ответом. И лишь сличение различных переводов обнаружило искажение первоначального текста в переводе Гаспарова.¹³⁵. Я не склонен обвинять М. Л. Гаспарова в сознательной фальсификации, и отношу это искажение на счет неосознанного подчинения переводчика господствующей метафизике культуры.

Подобные умолчания и искажения имеют итогом неадекватное представление об объекте исследования, и как следствие – неверные умозаключения о механизме и логике социального бытия. Именно из таких иллюзий рождаются мифологические утверждения социальных теоретиков типа тезиса о том, что Рим пал вследствие растления нравов его граждан.

Другой критерий преодоления господствующей метафизики культуры – отказ интерпретировать феномены прошлого или иных культур в терминах «психическая неадекватность» или «отсталость», «дикость».

В самом деле. Человек, погруженный в господствующий контекст культуры, склонен защищать целостность и законность своего восприятия мира посредством отнесения всего нетипичного (типизация – важнейшая процедура конструирования феноменального социального бытия) к области психической ненормальности. Повседневный человек, специализирующийся на материальных практиках (проще – профан), довольно часто использует термины «нормальный» и «ненормальный» для квалификации всего, что выпадает из его набора типизаций. Ученый же поступает изощренней.

Здесь один путь – создание псевдонаучной конструкции типа психоанализа (которая во многом есть не что иное как фундаментальная рационализация европейского культурного опыта) и последующая интерпретация всех нетипичных для официальной европейской культуры пластов опыта в терминах психической патологии.

Другой же путь – создание метафизики «прогресса и цивилизации» и интерпретация любого отклонения от норм господствующей культуры как проявлений исторически преходящих отсталости, дикости, неразвитости.

Оба пути – это не движение в сторону истины, но тотальная защита от эрозии господствующей метафизики культуры.

Поиск истины – трудное и довольно опасное занятие. Истина может раздражать многих. А ищущий ее часто воспринимается как опасный анархист, злонамеренно разрушающий святое и неприкосновенное. Мужество и стойкость нужны тому, кто направляется в это опасное путешествие… и изощренность разума.

На этом пути следует отказаться от надежды на достижение общезначимой истины. Вернее же: общезначимая истина может быть обнаружена, но большинство не примет ее. В ближайшей исторической перспективе социальное познание будет иметь ярко выраженный групповой характер – наряду с группами, идущими по адекватному пути, всегда будет существовать множество групп, увлеченных в сторону слабостью интеллекта, ценностными предпочтениями или экзистенциальными доминантами. С этим ничего не поделаешь. И самое печальное – у нас не будет надежного критерия, чтобы отличить первых от вторых.

Но, как бы то ни было, необходимо помнить, что социальное теоретизирование – дело трудное. Ныне социальному теоретику уже не достаточно одного ума и начитанности. Он должен пройти и тщательную подготовку, осваивая процедуры, направленные на выявление культурных и экзистенциальных детерминант, искажающих и уводящих в сторону от истины.

Москва 2003 – 2008

Приложение № 3 Метафизика истории и строгая наука

Чухлеб С. Н.

В этом разделе я собираюсь рассмотреть проблему объективности социального знания и уместности в этом знании различных внеэмпирических посылок.

Возможно, это рассмотрение покажется излишним, поскольку выше мы посвятили десятки страниц данной проблеме. Но проблема столь принципиальна, столь актуальна, что еще несколько страниц окажутся не лишними. В конце концов, этот текст можно рассматривать как дополнение к разделу «Экзистенциальные и культурные доминанты социального познания».