Коммуна

Кто испил такую глубокую чашу горести, какую испил я? Целый год длилась агония любимой женщины, которая угасала вдали от меня в отчаянии, и целых четыре года провел я потом в одиночестве камеры, где перед моими глазами всегда стоял призрак той, которой больше не было.

В дантовском Аде такое наказание было придумано только для меня одного.

Я вышел оттуда седым, с разбитыми головой и сердцем, и вот меня, печальную развалину, которая влачит по улицам свое израненное сердце под изношенными отрепьями, меня поносят именем «продажного», в то время как лакеи Луи-Филиппа, превратившиеся в блестящих республиканских мотыльков, порхают по коврам ратуши и с высоты своей добродетели, откормленной жирными кусками, клеймят бедняка, ускользнувшего из тюрьмы их господина.

Вновь осужденному затем Бланки только революция 4 сентября открыла двери тюрьмы Бель-Иль.

После плебисцита 3 ноября он предсказывал неизбежность капитуляции.

«Развязка близка, – писал он, – и вся эта комедия с приготовлениями к обороне становится уже излишней. Перемирие и его условия, затем ужас поражения со всеми его позорными последствиями, – вот что господа из ратуши готовят Франции».

После клятв 31 октября, канонады и новых клятв пришла капитуляция. Она была объявлена 28-го.

Бланки был арестован как принимавший участие в движении 31 октября, причем выпущен был он только после амнистии; он был вновь арестован 17 марта 1871 года на юге Франции по приказанию Тьера.

Его заочно приговорили к смертной казни, несмотря на обещания правительства не подвергать преследованиям за участие в деле 31 октября.

Хотя Бланки был избран в члены Коммуны, судьба его никому не была известна, никто не знал, жив он или умер; боялись, что его уже нет в живых.

У некоторых друзей его была, впрочем, надежда купить ему свободу.

Версальское правительство, казалось, больше всего дорожило жизнью архиепископа Парижского и некоторых других священников. И вот комиссия с участием Флотта, старого товарища Бланки по тюрьме, начала дело об обмене.

Сначала Флотт посетил архиепископа в тюрьме Мазас и с его согласия приступил к приготовлениям. Это была со всех точек зрения счастливая мысль.

Было решено, что в Версаль отправится старший викарий[137] Лагард, который предложит Тьеру обменяться заложниками и вернется с ответом.

С большим тактом дело повел Риго. Риго[138] был прокурором Коммуны, скрывавшим под наружным скептицизмом весьма чувствительное сердце.

Ни ему, ни кому другому не приходило в голову, что Лагард может не вернуться.

«Хотя бы мне грозил расстрел, – говорил Флотту викарий, прощаясь с ним на версальском вокзале, – я все равно вернусь. Неужели вы допустите, что я могу оставить здесь владыку одного?»

Старший викарий вез Тьеру письмо архиепископа, длинное и обстоятельное: