Коммуна

Поблагодарив их за их доброе мнение обо мне, я все же сумела убедить их, что оно не совсем правильно. У меня было достаточно документов, чтобы у них не было ни малейшего сомнения на этот счет. А ведь они приняли меня за переодетого женщиной мужчину – из-за сапог, которые производили странное впечатление на городских тротуарах.

В другой раз, – не помню уже, где это было: в ратуше или префектуре, – я встретила выходящих оттуда со слезами на глазах проституток: их не допустили к уходу за ранеными, так как члены Коммуны желали, чтобы перевязывали раненых исключительно чистые руки.

Они поведали мне о своем горе. У кого же, как не у них, было больше прав ухаживать за ранеными: не им ли, несчастным жертвам старого мира, принадлежало почетное право отдать свою жизнь за лучшее будущее!

Я обещала им, что их справедливая просьба будет уважена и что им дадут это право.

Не помню, что я уже говорила в их защиту, но горе этих несчастных поразило меня в самое сердце, так что я нашла слова, дошедшие до других сердец. Женщины были направлены в один из женских комитетов, члены которого были настолько благородны, что приняли их самым радушным образом.

Известие это так обрадовало их, что у них снова выступили слезы, но на этот раз от радости. Словно дети, они тотчас же хотели надеть красные пояса, и я поделила между ними свой, как могла.

– Мы никогда не заставим Коммуну краснеть за нас, – сказали они мне.

Это была правда. Они были убиты во время майской недели; единственная оставшаяся в живых, с которой я увиделась в тюрьме де Шантье, рассказала мне, что двух из них прикончили ружейными прикладами в тот момент, когда они подавали помощь раненым.

В ту минуту, когда мы расставались, – они, чтобы отправиться в свой монмартрский лазарет, я же, чтобы вернуться в Мон-Руж к Ля-Сесилиа, – передо мной очутился неведомо кем брошенный сверток в бумаге: это был красный шарф, присланный мне взамен моего.

Становясь все более и более пронырливыми, агенты Версаля старались сеять все новые и новые разногласия между нами; одно из них возникло в Коммуне по поводу некоего де Монто[142], предателя, проникшего в один из наших штабов; он опубликовал сообщение об убийстве версальскими солдатами сестры милосердия, убийстве, сопровождавшемся надругательством.

Большинство Коммуны, оскорбленное манифестом меньшинства[143], дало последнему понять, что при настоящем положении вещей надо сказать, как говорили некогда:

– Что нам до памяти потомства! Лишь бы Коммуна была спасена!

Заседание было прервано известием о катастрофе – взрыве на патронном заводе на улице Рапп. Было много убитых и раненых, четыре разрушенных дома, и конечно, если бы пожарные с опасностью для жизни своевременно не извлекли из пламени фургоны с патронами, бедствие этим не ограничилось бы.

Первой мыслью всех было – измена; говорили, что это месть за Вандомскую колонну. Четыре человека, в том числе один артиллерист, были арестованы. Комитет общественного спасения объявил, что дело будет расследовано; но эти грозные прокуроры Коммуны не привыкли судить без достаточного количества улик, и дело так и кончилось ничем…

Возможно, что действительно месть за Вандомскую колонну была причиной катастрофы; но какая жестокая месть: гора трупов – за бронзовую колонну.

Несколько дней спустя одна женщина (так и оставшаяся неизвестной) переслала в полицейскую префектуру письмо, найденное ею в вагоне 1-го класса по пути из Версаля в Париж. По ее рассказам, сидевший напротив нее пассажир показался ей очень взволнованным. Проезжая мимо укреплений Парижа и услышав стук ружейных прикладов, этот человек бросил под скамейку пакет с бумагами, в котором она и нашла следующее письмо:

Главный штаб

национальной гвардии

Версаль, 16 мая 1871 г.

Милостивый государь!

Вторая часть сообщенного Вами плана должна быть выполнена 19 сего мая, в три часа утра; примите все необходимые меры предосторожности, чтобы на этот раз все прошло гладко.

Чтобы помочь Вам, мы условились с одним начальником патронного завода, что он будет взорван 17 числа.

Хорошенько перечитайте инструкцию в той части, которая касается Вас как руководителя данного дела.

Следите неусыпно за Ля-Мюетт.

Начальник Главного штаба полковник Ш. Корбон

На Ваш текущий счет в Лондоне сделан второй взнос.

За подписью стояла голубая печать со словами: «Главный штаб национальной гвардии».