Съестные припасы доставлялись к нам в бухту слугами надзирателей, канаками. Это были очень кроткие люди, старавшиеся рядиться как можно лучше во всякие дрянные лоскутки. Своей смесью наивности с хитростью они очень напоминали европейских крестьян.
Однажды, во время канакского восстания, в бурную ночь я услышала стук в дверь моего помещения.
– Кто там? – спрашиваю я.
– Тайо, – слышу ответ.
Я узнала по голосу, что это канаки, которые приносили нам съестные припасы. («Тайо» по-канакски – «друг».)
В самом деле, это были они. Они пришли попрощаться со мной, прежде чем отправиться вплавь к своим, для того чтобы биться «со злыми белыми», как они выражались. На дворе бушевала буря.
И вот я взяла свой красный шарф времен Коммуны, который мне удалось сохранить, несмотря на тысячи трудностей, разорвала его пополам и раздала им на память.
Восстание канаков было потоплено в крови; мятежные трибы были наказаны расстрелом каждого десятого. Теперь эти трибы вымирают, но колония от этого преуспевает, конечно, не более прежнего.
Однажды утром – это было в начале нашей ссылки – мы увидели новую партию пленников. Это были арабы в своих широких белых бурнусах, сосланные сюда за то, что и они подняли восстание против угнетателей. Эти люди Востока, заброшенные так далеко от своих палаток и стад, были чрезвычайно просты и добродушны и отличались редким чувством справедливости. Они никак не могли понять, за что поступили с ними так жестоко. Бауер, который отнюдь не разделял моего увлечения канаками, по отношению к арабам был одного мнения со мной, и думаю, что каждый из нас с удовольствием увиделся бы еще раз с нашими восточными друзьями по несчастью. Особенно восторженно относились арабы к Рошфору.
Увы! Некоторые из них до сих пор находятся в Каледонии и, вероятно, никогда не будут выпущены оттуда.
Эль-Мокрани, один из тех немногих, которым удалось вернуться, приехал на похороны Виктора Гюго и посетил меня в тюрьме Сен-Лазар, где я тогда находилась, в надежде поговорить со мной; но у него не было официального разрешения, и свидание наше не состоялось.
В последние годы ссылки те из нас, у кого осталась семья во Франции и которым разлука казалась слишком долгой (особенно если у них были дети), стали получать с родины письма, где говорилось о предстоящей амнистии. Но время шло, а амнистии все не было. Бедняги, которые, полагаясь на слова нетерпеливых друзей, ждали ее, начали чахнуть, а многие скоропостижно умирали. Чаще, чем раньше, по горным дорогам тянулись длинные вереницы ссыльных по направлению к кладбищу, которое все более и более расширялось…
II
Возвращение
Те, которые провели пять лет на полуострове Дюко, могли переехать в Нумею, при условии что администрация будет освобождена от всяких забот об их пропитании и одежде.
Им выдавали формальное разрешение на право жительства на материке, причем в документе указывались гражданское состояние ссыльного и его приметы, а на оборотной стороне значилось следующее:
Управление ссылкой Разрешение проживать на материке
Согласно постановлению губернатора от 24 января 1879 г. ссыльный… №… получает разрешение на поселение в Нумее у. .
Ссыльный обязан являться в контору управления в дни отправки европейской почты, к семи часам утра для регистрации; вокруг своего жилища он может свободно передвигаться на восемь километров в любую сторону, но менять своего местожительства не имеет права без особого на то разрешения.
Ссыльный лишается права на получение от администрации одежды, постельных принадлежностей и съестных припасов. В случае болезни он может быть помещен в один из госпиталей для ссыльных, при условии оплаты издержек по его содержанию в госпитале.
Впоследствии такая карточка несколько раз служила мне как удостоверение личности.
Имея диплом учительницы, я стала заниматься с детьми нумейских ссыльных и с детьми городских жителей; затем Симон, мэр Нумеи, предоставил мне уроки пения и рисования в городских школах для девочек; кроме того, от полудня до двух и по вечерам у меня было довольно много частных уроков в городе.