Комната Бога

Вот сидит у воды маленький, пушистенький, белый зайчишка и так умиленно носиком шевелит, ну просто невероятный милаш… И тут – на! Из воды вылетает огромная крокодилья пасть и откусывает башку милому пушистику! Гейзер из крови, рваная красная шерстка и дергающееся в конвульсиях тело… Невыносимая боль. Страдание… Но что говорим мы увидев подобное? Ну ничего не поделать. Такова природа. В ней все гармонично…

Данила сощурил глаза, скорчил лицо в вымученной, недоуменной гримасе.

– Это что за гармония такая зверская и беспощадная? Я вам так скажу, если этот мир все же создал Бог, то лично у меня к нему море претензий. Что за кривой порядок? Почему очаровательный, милейший зайчишка непременно должен умирать в адских муках? Что за тирания повсюду?

В зале по-прежнему стояла наряженная тишина. Зрители внимательно слушали. На лицах некоторых зависла улыбка.

– А мы? Жгли друг друга, варили живьем, резали, сажали на колья в полной уверенности, что пунктир карандашом на карте мира или инакомыслие того стоит… В целом, не мало где на планете мы продолжаем это делать. Потребовались тысячи лет эволюции, осмысления и осознания, чтобы хотя бы прийти к тому, что рвать зубами живую плоть, так скажем – не комильфо. Получается, с развитием разума мы стали уходить от законов природы, совершенных и непорочных, но упорно склоняющих к убийству? Теперь мы смеемся посреди этого вселенского ужаса, отмывая руки от крови, видимо, чтобы с ума не сойти… Или наоборот? И мы уже свихнулись? А все те серьезные, хмурые люди как раз таки думают – очнитесь, безумцы! Мы живем в аду!

Кто-то в зале прыснул смехом, но большинство сидело с задумчивым, глубокомысленным видом.

– Не того вы ждали от комика, верно? Загрузил я вас философской меланхолией, как истинный зануда… О, боже! Я латентный зануда… И испытываю неприязнь к ним, потому что самого тянет… согрешить.

– Ты всегда был занудой! – заговорила неугомонная, рыжеволосая девушка с улыбкой.

– И давно мы знакомы? – перевел на нее задорный взгляд Артемьев.

– Еще как! Только в других жизнях.

Данила обмяк, растянулся в улыбке, снисходительно, по-отцовски, будто смотрел на глупое, нерадивое дитя.

– Вот так неожиданно! – произнес он, испуганно озираясь. – Надеюсь, врачи есть в зале?

Он хотел было продолжить колкие выпады в адрес девушки, но вдруг ее образ заполнил все его внимание, словно окружающий мир отошел на второй план, или даже значительно дальше… Ее лик стал в миг для него целой вселенной, манящим белым фонарем в непроглядном мраке, будто ничего более и не существовало.

Девушка вытянулась во весь рост, демонстрируя свои привлекательные формы, нежно прошептала:

– Я за тобой пришла.

В глазах Артемьева помутнело, видимый мир стал рассеиваться в черно-серый пух. Звук ее голоса заполнил эхом окружавшее пространство. Даниле стало казаться, что верх и низ сменяются местами, что ступни ног проваливаются в ставший жидким пол, или в потолок, словно в зыбучие пески, выбраться из которых не имелось ни капли сил.

С обмякшим хлопком его лишенное сознания тело приземлилось навзничь на старый, пошарпанный паркет концертного зала.

Зрители хором ахнули. Несколько женщин инстинктивно взвизгнули.

На сцене появился человек со взъерошенными волосами, тот, что провожал артиста к выходу. Вскинул две свои пятерни к верху, стал призывать публику не паниковать. Следом за ним выбежали трое людей. Они обступили лежащего неподвижно Данилу, стали прощупывать пульс, похлопывать по щекам, поливать водой из бутылки, но комик никак не реагировал. Лишь тихое, слабое шевеление груди выдавало обитавшую в теле жизнь.

Красный крест на белом глянцевом потолке проявился кривым зловещим пятном в помутненном обзоре глаз Данилы, припорошенном мутной вуалью длинных, дрожащих ресниц. Отяжелевшие веки медленно поползли наверх, с усилием, будто были смазаны клеем. Сирена скорой помощи навязчиво, отрезвляя тарабанила в уши, но несмотря на пульсирующий гул, внушала успокоение, чувство защищенности. Артемьев осмотрелся. Ему мешала кислородная маска, плотно прилегавшая к лицу, наполнявшая грудь свежей дыхательной смесью. Комик лежал на жесткой кушетке кареты скорой помощи. К пальцу правой руки был подключен пульсометр, в левой руке виднелась, и едва заметно ощущалась игла капельницы. По бортам салона, на белых полках пестрели синие, красные аптечные сумки, металлические замки на которых позвякивали на каждой дорожной кочке. Приятно попискивал какой-то медицинский прибор.

Над Данилой склонилось лицо совсем юной девушки. Темно-карие глаза, взиравшие над белой тканевой маской, участливо изучали пациента.

– Он пришел в сознание, – послышался мягкий голос медсестры, обращенный к фельдшеру, увлеченно, ловко перебиравшего пальцами по экрану смартфона.

– Черт! Опять слился на финальном уровне! – с досадой произнес молодой человек, убрал телефон в карман и подошел к артисту. Взглянув на показания кардиомонитора, констатировал: – Состояние стабильное. Можно снять кислородную маску.

Освободившись от дыхательного устройства, Данила спросил ослабшим, хриплым голосом: