Конан. Путь к Трону

У плеча князя Троцеро пощипывал свою бородку юноша аристократического облика, в серебряной кольчуге поверх изящного бархатного камзола. Движения его были порывисты, под неизменно-беззаботной улыбкой скрывалась стальная воля закаленного и опытного воина. То был Просперо, бывший военачальник Аквилонской армии. У борта сидел коренастый, лысеющий человек без кольчуги, меча при нем тоже не было. Не обращая внимания на сгущавшиеся сумерки, он водил стилом по восковым табличкам, выписывая какие-то цифры. Публий, бывший королевский казначей Аквилонии, попал в опалу за свой отчаянный протест против неограниченных налогов и непомерных расходов монарха.

Рядом, крепко держась за непрочные перила, стояли две девушки. Одной из них была Белиз Корцеттская, красавица знатного рода из Зингары, прелестная, тоненькая, только-только вошедшая в пору своего расцвета. Ее длинные черные волосы, точно шелковое знамя, развевались на морском ветру. К ней прижималась бледная девочка с льняными волосами, широко раскрытыми глазами глядевшая вперед, на огни, что горели у самой кромки воды. Тина, рабыня из Офира, была спасена леди Белиз от свирепого хозяина. Неразлучные друг с другом, госпожа и рабыня вместе делили тяготы гнетущей ссылки в Пустыне, куда добровольно удалился в свое время дядя леди Белиз, ныне покойный князь Валенсо.

Над ними возвышался человек гигантского сложения. Мрачным было его лицо, согревающий огонь синих глаз, черная грива жестких, прямых волос, спадающих на могучие плечи, говорили о таящейся ярости дремлющего льва. Был он киммерийцем, и имя ему было Конан.

Морские сапоги Конана, узкие штаны и разорванная шелковая рубаха не скрывали его великолепного телосложения. Наряд этот достался ему из сундуков Кровавого Траникоса, короля пиратов. Трупы Траникоса и его капитанов и сейчас восседали где-то в горной пещере Пиктленда за столом, заваленным сокровищами стигийского принца. Одежда, тесная для такого громадного человека, была рваной, замаранной грязью и кровью; однако никому из тех, кто смотрел на возвышающегося киммерийца и тяжелый широкий меч у него на боку, и в голову бы не пришло принять его за нищего.

— Если мы станем продавать сокровища в открытую, — размышлял вслух князь Троцеро, — мы впадем в немилость к королю Мило. До сих пор он благоволил нам, но когда слухами о наших рубинах, изумрудах, аметистах и прочих оправленных золотом побрякушках Траникоса прожужжат ему все уши, он может издать указ и отринуть их в пользу короны Аргоса.

Просперо кивнул головой:

— О да, король Аргоса, как и любой другой, любит, когда сокровищница его полна. А если мы обратимся к ювелирам и ростовщикам Мессантии, то через час о нашей тайне будут кричать на всех углах.

— Кому же нам продавать драгоценности? — вопросил Троцеро.

— Спросим-ка нашего маршала, — Просперо хитро улыбнулся. — Прости меня, если я в чем-то ошибаюсь, Командор Конан, но ты случайно никогда не был знаком с...?

Конан передернул плечами:

— Ты спрашиваешь о том, не был ли я проклятым пиратом, грабившим каждый порт? Да, я был и мог стать им снова, не приди вы вовремя, чтобы наставить меня на путь истинный.

Помедлив, Конан продолжал:

— Я думаю так. Пусть Публий отправится к казначею Аргоса и заберет залог, который мы платили за эту галеру, за вычетом причитающейся платы за пользование. Тем временем я отнесу наши сокровища одному торговцу, умеющему держать язык за зубами, я знал его в былые дни. Старый Варро всегда давал мне хорошую цену за награбленную добычу.

— Говорят, — молвил Просперо, — что драгоценности Траникоса стоят дороже всех драгоценностей на свете. Люди вроде того, о котором ты говоришь, предложат нам за них лишь половину цены.

— Будь готов к разочарованию, — сказал Публий. — Цена на эти игрушки всегда растет, когда о них говорят, но падает, как только дело доходит до продажи.

Конан по-волчьи оскалился:

— Будьте уверены, я получу от него все, что смогу. Не забывайте, я имел дело с этой страной. И потом, даже половины сокровищ довольно, чтобы поднять на бой всю Аквилонию.

Конан посмотрел назад, на бак, где стояли капитан и рулевой.

— Эй, капитан Зено! — прокричал он на аргосском наречии. — Скажи своим гребцам, — если они доставят нас на берег до закрытия таверн, то получат по серебряной монете на брата сверх уговора. Я вижу огни лоцманской лодки впереди.

Конан повернулся к своим спутникам и понизил голос:

— Теперь, друзья, мы должны быть настороже, чтобы не проболтаться о сокровище. Одно подслушанное слово может стоить нам денег, которые нам нужны, чтобы нанять людей. Помните это!

К галере подошла лоцманская лодка. В ней сидели шесть дюжих гребцов. Закутанный в плащ человек махал фонарем, и капитан ответил ему, также махнув фонарем. Конан собрался спуститься вниз, чтобы собрать свои вещи, но Белиз задержала его, накрыв его руку своей нежной ручкой. Ее мягкие глаза смотрели просительно, в голосе звучала боль.

— Ты не оставил своего намерения отправить нас в Зингару? — спросила она.