Конан. Путь к Трону

— Лучше, чтобы вас не было с нами, госпожа. Войны и восстания — не место для благородных дам. Продав драгоценности, которые я дал тебе, ты получишь много денег, их хватит на жизнь, хватит и на то, чтобы справить приданое. Если ты хочешь, я сам продам их. А сейчас я должен спуститься в свою каюту.

Белиз молча подала Конану мягкий кожаный мешочек, в нем были рубины, выбранные киммерийцем из сундука в пещере Траникоса. Он двинулся на корму к своей каюте, и Белиз проводила его взглядом. Вся ее женская натура тянулась к мужественности, исходившей от него, как жар от пламени. Если бы исполнилось ее тайное желание, в приданом не было бы нужды. Но Конан, хотя и спас их с маленькой Тиной от пиктов, был для них не более, чем друг и защитник.

Конан, как она с горечью понимала, был в подобных делах мудрее ее. Он знал, что утонченная высокорожденная леди, напичканная зингаранскими идеями о женской стыдливости и чистоте, никогда не примет дикую, бурную жизнь искателя приключений. И кроме всего прочего, если его убьют или он пресытится ею, она станет отверженной, ибо княжеские дома Зингары никогда не впустят подругу варвара, наемника, в свои беломраморные залы.

Тихо вздохнув, она тронула обнявшую ее Тину.

— Пора идти вниз, Тина, собирать наши вещи.

Галера, приветствуемая криками, медленно пристала к берегу. Публий заплатил пошлину, щедрой рукой рассчитался с лоцманом, уплатил капитану Зено и команде то, что причиталось, и, наказав ему не болтать о плавании, церемонно распрощался с аргосцем.

Капитан лающим голосом отдавал приказы. По его командам был спущен и скатан парус, весла, с бранью и грохотом, убраны и положены под сиденья гребцов. Команда — помощники капитана, матросы и гребцы — весело потекла на берег, где приветливо горели огнями кабачки и таверны, где размалеванные шлюхи, призывно кивая из окон, уже вступали в шутливые перебранки и обмен игривыми непристойностями с разохотившимися моряками.

Улица, примыкавшая к порту, была полна народу. Одни бродили, пошатываясь, другие уже храпели у дверей кабаков или справляли нужду в темных закоулках.

Был в толпе этих гуляк один, которому пьяный вид и затуманенные глаза служили лишь внешним прикрытием. Худощавый, с сумрачным лицом, он был зингаранцем и называл себя Кесадо. Чуть вьющиеся иссиня-черные волосы обрамляли его узкое лицо, глаза, сонно смотревшие из-под тяжелых век, создавали обманчивое впечатление ленивого безразличия. Одетый в лохмотья, он сидел, праздно развалившись, на пороге дома, — казалось, для него само время остановилось. К нему пристали было двое подвыпивших моряков, он ответил им избитой шуткой, и те, гогоча, двинулись дальше.

Кесадо внимательно наблюдал за тем, как пришвартовывалась галера. Он отметил то, что вслед за шумной командой на берег сошла группка вооруженных людей, с которыми были две женщины. Воины остановились на молу и помедлили, пока к ним не кинулось несколько зевак, предлагающих свои услуги. Вскоре странная компания исчезла в сопровождении носильщиков, с сундуками и мешками на спинах.

Когда темнота поглотила последнего из носильщиков, Кесадо отправился в кабак, где пировали матросы с этого корабля. Там он отыскал приятное местечко у огня, заказал вина и принялся наблюдать за моряками. Под конец он выбрал дюжего, загорелого гребца — аргосца, бывшего уже изрядно навеселе, подсел к нему, завязал разговор, заказал моряку пинту эля, рассказал непристойный анекдот.

Гребец долго гоготал. Когда же он успокоился, зингаранец как бы между прочим заметил:

— А ты, часом, не с той большой галеры, что стоит у третьего причала?

Аргосец кивнул и отхлебнул эля.

— Галера-то небось торговая?

Гребец поднял всклокоченную голову и окинул собеседника презрительным взглядом.

— Больше слушай всяких паршивых чужеземцев, которые не могут отличить один корабль от другого! — фыркнул он. — Это военный корабль, понял ты, дурак долговязый? Это «Ариан», гордость королевского флота.

Кесадо хлопнул себя по лбу.

— О боги, ну и глупец же я! Так долго была в плавании, что я ее еле узнал. Но вроде, когда эта галера вошла в порт, на ней был какой-то флаг со львами?

— Это алые леопарды Пуантена, дружище, — важно сказал гребец. — Сам князь Пуантенский нанимал корабль и командовал им, вот.

— Не верю своим ушам! — воскликнул Кесадо, изображая безграничное удивление. — Вы, небось, в какой-нибудь первостатейной важности поход ходили, я просто уверен, что...

Пьяный гребец, польщенный восторженным вниманием своего слушателя, выпалил:

— Мы были в самом дьявольском плавании, — двадцать тысяч лиг отсюда, — и чудом выбрались живыми из лап диких пиктов, и...

Тяжелая рука помощника капитана опустилась ему на плечо, и он осекся. Лицо помощника было сурово.

— Попридержи язык ты, болтливый дурак! — бросил он, окинув зингаранца подозрительным взглядом. — Капитан же предупреждал нас держать рот на замке, особенно с незнакомцами. Заткнись, осел!

— Да, да, — промямлил гребец. Избегая смотреть Кесадо в глаза, он уставился в свою кружку.