— Да мне-то что, — зевнул Кесадо, вяло пожав плечами. — В Мессантии-то за последнее время ничего не случалось, вот я и решил просто послушать что-нибудь новенькое.
Он лениво поднялся, расплатился и вышел.
За дверьми кабака Кесадо вмиг скинул маску своего сонного безразличия. Он быстро зашагал по направлению к сомнительного вида корчме, где снимал на втором этаже комнату, выходившую окнами на порт. Крадучись, точно ночной вор, он поднялся по узкой лестнице к себе.
Он торопливо запер дверь, опустил ветхие шторы; в маленькой железной жаровне тлели угли, и он зажег от них огарок свечки. Затем уселся за шаткий стол, взял остро очинённую палочку и, скрючившись, принялся выводить значки на крохотном листке папируса.
Написав донесение, зингаранец скатал папирус в узкий свиток и ловко вставил его в медный цилиндрик, размером не больше ногтя. Затем он медленно поднялся. У стены, выходящей на море, стояла клетка. Он с лязгом отворил ее и вытащил жирного, нахохлившегося голубя. Тщательно привязав цилиндрик к его лапке, он отодвинул штору, бесшумно открыл окно и выпустил птицу в ночь. Голубь покружился над портом и исчез. Кесадо улыбнулся, — он знал, что почтовый голубь отыщет безопасное место для ночевки и с рассветом начнет свой долгий полет на север.
Девять дней спустя в Тарантии Вибий Латро, канцлер короля Нумедидеса и глава его разведки, держал в руках королевского почтового голубя с медной трубочкой на лапке. Осторожными пальцами он развернул хрупкий папирус и поднес его к солнечному лучу, косо падавшему из окна его кабинета. «Князь Пуантенский в сопровождении немногочисленной свиты прибыл с неизвестной целью из дальнего порта. К.», — прочитал он.
Войско росло, новобранцы изо всех сил старались освоить воинское искусство. Конан же распрощался с леди Белиз и ее юной подопечной. Он видел, как их карета с грохотом катила по прибрежной дороге. Они •ехали в Зингару. Статные воины охранительного отряда скакали спереди и сзади кареты. В вещах был спрятан окованный железом ларец с золотом, которого Белиз и Тине должно было хватить на долгие годы безбедной жизни. Конан надеялся больше с ними не встретиться.
Хотя могучий киммериец и поддался очарованию Белиз, он оставался верным своему принципу — не привязываться к женщине, и в особенности — к женщине благородного происхождения, которой было не место в походном стане. Когда-нибудь потом, если восстанию суждено увенчаться победой, он, может быть, потребует какую-нибудь принцессу себе в жены — чтобы заполучить корону. Хоть за короны и платит своей кровью простой люд, голубая кровь королей удерживает их своей мистической властью.
Несмотря на все это, Конан мучился страстным желанием не меньше, чем любой другой зрелый, сильный мужчина. Уже долгое время не доводилось ему быть с женщиной, и эта неудовлетворенность находила выход в резких словах, мрачном расположении духа и беспричинной ярости. Под конец Просперо, верно догадавшись о причинах этой раздражительности, решился предложить ему приглядеть себе в Мессантии какую-нибудь портовую красотку.
— Поищешь-поищешь, Командор, — посоветовал он, — и, может статься, найдешь себе подружку по вкусу.
Просперо и не подозревал, что его слова, точно жужжащие мухи, долетели до ушей долговязого зингаранского торговца, дремавшего, уткнув нос в колени, у навеса, под которым были свалены товары.
Конан, оставаясь, как обычно, невозмутимым, пожал плечами, оставив предложение товарища без ответа. Но время шло, желание боролось с самообладанием, и с каждой новой ночью Конану требовалось все больше сил, чтобы держать себя в руках.
Армия увеличивалась с каждым днем, в нее вливались отряды лучников, оставивших свои дома в Боссонских Топях, копейщиков из Гандерланда, конников из Пуантена — со всех концов Аквилонии приходили люди разных званий и сословий. Учебное поле оглашали командные крики, тяжелая поступь пеших воинов, топот коней, свист стрел и щелчки тетивы луков. Конан, Просперо и Троцеро трудились не покладая рук, чтобы выковать из сырых новобранцев крепкое, хорошо обученное войско. Но оставалось только гадать, удастся ли этому войску, собранному с миру по нитке, не знающему, что такое настоящий бой, противостоять превосходно вооруженным, закаленным в сражениях, победоносным отрядам Амулия Прокаса.
Тем временем Публий организовал тайную разведку мятежников. Его шпионы проникали в самую глубь Аквилонии. Одни просто собирали сведения. Другие распространяли получаемые донесения о бесчинствах короля Нумедидеса, — и тут даже сплетникам было нечего прибавить. Третьи обращались за денежной помощью к тем из вельмож, кто сочувствовал мятежу, но не осмеливался еще заявить об этом открыто.