Конан. Путь к Трону

— Я согласен с тобой, Просперо, — произнес киммериец. — Но выходить слишком рано — не менее опасно. Вне сомнения, Прокас, сидя в Аквилонии, располагает шпионами, которые уже донесли ему, что мы стоит лагерем в горах Северного Аргоса. А он, к сожалению, достаточно умен, чтобы догадаться о наших планах переправиться через Алиману и войти в Пуантен — именно в ту провинцию, которую Аквилония так и не сумела до конца подчинить себе. Все, что ему нужно будет сделать, — это поставить заградительные отряды у каждого брода и держать свой Приграничный Легион наготове, чтобы послать его к любой опасной переправе.

Троцеро провел рукой по седеющим волосам.

— Весь Пуантен пойдет за нами; но пока что мои сторонники держат язык за зубами, чтобы ни одно слово не достигло бдительных ушей Прокаса раньше срока, — уверенно произнес он.

Остальные обменялись многозначительными взглядами, в которых сомнение боролось с надеждой. Несколько дней назад лагерь покинули гонцы мятежников, переодетые купцами, странствующими торговцами и бродячими лудильщиками. Их задачей было проникнуть в Пуантен и склонить вассалов и приверженцев князя Троцеро к отвлекающим внимание вылазкам и набегам. Это должно было внести смятение в ряды сторонников короля и вынудить их бесплодно тратить силы на тщетные поиски летучих отрядов. Как только лазутчики достигнут своей цели, войско мятежников получит условный сигнал выходить. Этим сигналом станет окрашенная кровью пуантенская стрела. День проходил за днем, неопределенность до предела натягивала струны нервов. Ожидание мучило.

Просперо сказал:

— Меня не очень тревожит восстание в Пуантене — в нем можно быть уверенным, — если вообще в этом мире случайностей можно быть в чем-то уверенным. Гораздо больше меня беспокоит помощь, обещанная нам северными баронами. Если к девятому дню этого месяца мы не будем в Куларио, они могут отвести свои войска, их насторожит задержка.

Конан тяжело вздохнул и осушил свой кубок. Северные властители, горячо ненавидевшие Нумедидеса, поклялись помогать мятежникам, но если печать злого рока обречет восстание на провал, они не признаются в том, что сочувствовали ему. Если Львиное Знамя будет повержено в битве при Алимане или же бунт в Пуантене будет задушен в зародыше, то эти своевольные вассалы не будут связаны никакими обещаниями.

Осторожность баронов была вполне понятна; но неуверенность острыми шпорами терзала вождей восстания. Если они задержатся на Паллосской равнине в ожидании тайного сигнала из Пуантена, то смогут ли они поспеть в Куларио к сроку? Несмотря на то что своевольная варварская природа понуждала Конана к решительным действиям, он настаивал на необходимости терпеливого выжидания сигнала из Пуантена. Но его товарищи пребывали в неуверенности или предлагали иные планы.

Была уже глубокая ночь, но вожди восстания так и не пришли к согласию. Просперо предлагал разбить войско на три части и бросить их одновременно на три лучшие переправы: у Мевано, у Ногары и у Тунаиса.

Конан покачал головой:

— Этого Прокас и ожидает.

— В таком случае что же нам делать? — Просперо нахмурился.

Конан развернул карту и указал на среднюю Ногарскую переправу. Указательный палец его был обезображен шрамом.

— Ложная атака. Мы пошлем сюда всего лишь два-три отряда. Тебе известно, как можно ввести врага в заблуждение, чтобы он думал, что нас больше, чем на самом деле. Лишние палатки, лишние костры. Отряды будут маршировать на виду у врага, потом скрываться в лесу и проходить по полю снова и снова. Мы поставим на берегу пару баллист, их дротики причинят вражеским часовым немало неприятностей. Прокас решит, что нужно спешно направить войско к Ногарской переправе. Командовать ногарскими отрядами будешь ты, Просперо, — добавил Конан.

Юноша, узнав, что ему не придется участвовать в главном сражении, запротестовал, но Конан отверг все возражения:

— Троцеро, ты и я, разделив войско пополам, двинемся к Мевано и Тунаису. Если повезет, мы зажмем Прокаса в клещи.

— Возможно, ты и прав, — пробормотал Троцеро. — Если к тому же в Пуантене, в тылу Прокаса, начнется восстание...

— Да будут боги благосклонны к твоему плану, Командор, — сказал Публий, утирая пот со лба. — Иначе все пропало.

— Ах ты брюзга! — воскликнул Троцеро. — На войне все зависит от случая, а нам, кроме тебя, терять нечего. Ждет нас победа или поражение, — нам нужно стоять вместе.

— Конечно, даже у подножия виселицы, — проворчал Публий.

В глубине палатки Конана, за пологом, на ложе из шкур возлежала его любовница. Ее гибкое тело мерцало в слабом свете одинокой свечи, язычки пламени отражались в изумрудных глазах и мутных глубинах обсидианового амулета, что покоился в благоухающей ложбинке меж двух грудей. Она улыбалась, жмурясь по-кошачьи.

* * *

Рано утром Троцеро разбудил часовой. Солнце еще не взошло. Князь зевнул, потянулся, поморгал глазами и раздраженно сбросил с плеча теребившую его руку часового.

— Довольно! — резко сказал он. — Я уже не сплю, болван, хотя вроде бы еще не слишком-то светло, чтобы проводить утреннюю перекличку.