Внезапно Яростный заржал и шарахнулся в сторону от другой стрелы. Снова заржав, конь рухнул на колени, сбросив Конана с седла. Киммериец глотнул грязной жижи и резко вскочил, изрытая проклятия. Еще одна стрела тупо ударилась в его кольчугу, соскользнула вниз и закружилась в потоке. По бесстрастно-свинцовому утреннему небу двигались рваные клочья облаков. Люди испускали воинственные вопли, кричали от страха и боли и проклинали всех богов.
Протерев слезящиеся от грязи глаза, Конан увидел тройную цепь лучников и арбалетчиков, одетых в голубые цвета Приграничного Легиона. Они разом выступили из густых зарослей и теперь осыпали беспомощных, барахтающихся в реке людей тучей стрел.
Зловещий свист стрел смешивался с сухими щелчками арбалетов. Хотя арбалетчики и не могли стрелять так же быстро, как лучники, их стрелы били дальше и могли пробить самую прочную кольчугу. Люди падали один за другим, молча или с криком боли, грязные воды смыкались над ними и несли тела к берегу.
Конан тоже плыл к берегу, ища глазами трубачей, чтобы собрать рассеявшихся людей в боеспособные отряды. Одного из них, гандерландца с волосами, как пакля, он нашел на мели, — тот тупо смотрел на бойню. Изрыгая проклятия, Конан двинулся к парню, который и с места не мог двинуться от страха, но, когда он уже протянул руку, чтобы хлопнуть трубача по плечу, тот вдруг согнулся пополам и упал навзничь в воду, пораженный стрелой. Горн выпал из его руки и тут же был поглощен потоком.
Конан остановился на миг, чтобы перевести дух, глаза его горели, как у льва, загнанного в угол, и тут он обратил внимание на топот копыт, доносившийся с берега, топот, который слышался все отчетливее. Из леса появилась аквилонская конница — копейщики и меченосцы, — в броне, на могучих конях, они с криками обрушились на разрозненные отряды легкой конницы и пеших мятежников. Их разведчики, на конях послабее, были отброшены назад; пешие воины были смяты и растоптаны. Вскоре войска мятежников исчезли с северного берега реки. Затем, мерной поступью, тяжелые отряды Прокаса разом развернулись в одну цепь и ступили в воду, чтобы добить остававшихся в реке.
— Ко мне! — заревел Конан, потрясая мечом. — Стройся в фаланги!
Но те, кто уцелел в этом побоище, — те, кто отступил в реку под натиском аквилонской конницы, — теперь в паническом ужасе бились в воде, отталкивая или топя своих товарищей, что плыли к ним на подмогу. Конница Прокаса, поднимая тучи брызг, входила в реку. За второй цепыо шла третья, за ней еще и еще. Лучники Прокаса вели заградительный огонь с обоих флангов, и лучники мятежников своими намокшими луками не могли противостоять им.
— Командор! — закричал Аларик. Конан обернулся — юноша двигался к нему, по грудь в воде. — Спасайся! Они все полягут здесь, но ты еще можешь увести людей назад. Возьми моего коня!
Цепь всадников быстро приближалась, Конан прохрипел проклятие. Мгновение он колебался, он представил себе, как один бросается им навстречу и рубит, крошит врагов направо и налево. Мысль эта промелькнула у него в голове, но исчезла столь же быстро. В былые времена Конан, возможно, и решился бы на такое безумство. Но сейчас он был военачальник, ответственный за жизнь других, и, кроме того, опыт несколько охладил пыл его безрассудства. Аларик приподнялся, чтобы спешиться, но Конан дернул его за стремя:
— Не надо, парень! Давай назад, обратно к берегу, тысяча молний Крома!
Аларик, вонзив шпоры в бока коня, направил его к аргосскому берегу. Конан, держась за стремя, двигался сбоку огромными шагами, почти прыжками. Все пространство вокруг было заполнено беспорядочно отступающими мятежниками, пешими и конными, пытавшимися доплыть до берега. Жалким было это бегство.
Аквилонские всадники рубили тех, кто замешкался и теперь беспомощно барахтался в потоке. Ниже Меванской переправы вода, бурая от грязи, стала алой от пролитой крови. Только то, что преследователям приходилось бороться с сильным течением, спасло передовые отряды Конана от полного уничтожения.
Наконец отступавшие достигли рядов своей тяжелой конницы, которая начинала переправу позже пеших воинов. Люди попадали под копыта коней и кричали от ужаса. Кони ржали, спотыкались, всадники повернули обратно, присоединившись к бегству. За их спинами, увязая в грязи, десятники пытались развернуть подводы с продовольствием и, отчаявшись, бросали их на волю реки и выбирались на берег. Аквилонцы убивали ревущих быков и двигались дальше. Течение кружило мертвые тела, живые натыкались на них, и страшным было это месиво. Подводы перевернулись, и безжалостная река уносила вниз свернутые палатки и жерди, связки копий и стрел — весь походный скарб.