— Клянусь Кромом, ты прав! Уныние на поле брани впору лишь полудохлой кляче. Мы проиграли один бой, но наше дело еще не проиграно, — нас двое, мы будем стоять — спина к спине — и драться за него. Иного пути у нас нет.
Он шагнул в тень скалы и из-под большого камня достал Львиное Знамя, символ восстания. Знаменосец, смертельно раненный, все же смог донести его сюда, к горной пещере. Когда он скончался от ран, Конан свернул знамя и спрятал его. Теперь Знамя Льва вновь реяло на ветру, и лучи восходящего солнца пронизывали его алым светом.
— Войско разбито, его уже не соберешь, — раздался в утренней тишине громогласный голос Конана, — но троны берут и меньшим числом!
На губах его играла мрачная, полная решимости усмешка.
V. Багровый лотос
День выдался погожий, и оказалось, что Судьба еще не совсем отвернулась от мятежников. Ночью был сильный туман, и утомленным аквилонским воинам удалось найти далеко не всех из тех, кто уцелел в битве и теперь разбежался кто куда и прятался в оврагах, пещерах и расселинах, — так же как их вождь. Одни ускользнули от рук преследователей, другие встретили их лицом к лицу и обратили врага в бегство. И утром, когда солнце разогнало тучи, разрозненные группки мятежников уже брели по горным перевалам, возвращаясь обратно на Паллосскую равнину. Тяжко было у них на душе.
Когда Конан с остатками своих воинов подошел к Саксульскому перевалу, день близился к вечеру. Конан был уверен в том, что им придется с боем прокладывать себе дорогу, и потому выслал вперед разведчиков. Вернувшись, разведчики доложили, что, по всей очевидности, Приграничного Легиона у перевала нет. Конан удивленно поднял брови и нахмурился. Все говорило о том, что отряды Прокаса стояли здесь лагерем, — многочисленные кострища, сор на земле, но ни души вокруг.
— О, Кром! Что бы это значило? — размышлял Конан, глядя на ущелье. — Странно. Если только Прокас послал своих людей дальше, в глубь Аргоса...
— Не думаю, — сказал Публий. — Это означало бы объявление открытой войны королю Мило. Скорей всего, он отвел людей за Алиману еще до того, как на королевском дворе в Мессантии стало известно о его набеге. Если король Мило возмутится, то Прокас просто заявит, что на аргосских землях нет ни одного аквилонского воина.
— Что же, остается надеяться, что ты прав, — молвил Конан. — Вперед, мои верные воины!
К полудню следующего дня к отряду Конана присоединились еще несколько отрядов, которым удалось выйти живыми и невредимыми из Меванской западни. Но самой большой наградой мятежникам стал князь Троцеро собственной персоной, он стоял лагерем на холме, с ним было две сотни пеших и конных воинов. Князь Пуантенский обнес лагерь частоколом и был, таким образом, готов к тому, чтобы оборонять свой маленький форт от Прокаса и его стальных легионов. Троцеро взволнованно заключил Конана и Просперо в объятия.
— Слава Митре, вы живы! Я слышал, что твои отряды попали под град стрел, Конан, и вы отступили к югу, как дикие звери, которые спасаются от холодной зимы.
— Ты слышал многое об этой битве, но, наверное, тут нету и десятой доли правды, — и Конан рассказал ему о Меванской западне. — А ты, чего стоил тебе Тунаис?
— Прокас разгромил нас так же, как и тебя, — точно так же. Я думаю, что он сам командовал битвой. Он поставил на берегу засаду и, когда мы начали переправу, напал на нас с обеих сторон. Я никак не думал, что он осмелится столь дерзко вторгнуться в аргосские земли.
— Амулий Прокас — кто угодно, только не дурак, — сказал Конан, — и если у него есть возможность, он никогда ее не упустит. Но как ты попал сюда? Через Саксульский перевал?
— Нет. Когда мы подошли к нему, там стояло сильное войско Прокаса. К счастью, один из моих конников, контрабандист, знал одно узкое, почти не используемое ущелье, и он провел нас через него. Оно лежит очень высоко, но переход прошел вполне благополучно, мы потеряли только двух лошадей. Неужели теперь Саксульский перевал свободен?
— По крайней мере, прошлой ночью он был свободен, — Конан огляделся вокруг. — Я предлагаю вернуться на Паллосскую равнину, в наш лагерь, и как можно скорее. С твоим отрядом нас больше тысячи человек.
— Тысяча — это слишком мало для войска, — вздохнул Публий. — Вот и все, что осталось от десяти тысяч, которые вышли с нами на север.
— Это только начало, — сказал Конан. Его недавнее отчаяние улетучилось, как только наступил новый день. — Ведь когда-то нас было только пятеро — пять стойких сердец.
По дороге к отступавшим мятежникам присоединялись все новые отряды, уцелевшие в кровавой битве, присоединялись также и одиночки, маленькие группы. Конан с опаской поглядывал назад, в любой момент ожидая увидеть Приграничный Легион Прокаса, спускающийся с Рабирийских гор и идущий по горячему следу. Но Публий думал иначе.