Конан. Путь к Трону

Мило нахмурился и замолчал — он не мог найти ответ, который прозвучал бы для Кесадо убедительно. Он не мог сказать, что дал князю Троцеро, своему давнему другу, слово, что позволит мятежникам использовать его земли для того, чтобы вести подготовку к действиям против соседнего королевства. Кроме того, аквилонский посланник явно торопил его с решением, а это вызывало у него негодование. Он любил принимать решения самостоятельно, неспешно, сейчас же ему попросту угрожали.

Король грузно встал и кратко объявил о том, что переговоры откладываются.

— Посланник Кесадо, мы примем к сведению просьбы нашего собрата. Тебя известят о том, какое решение мы соблаговолили принять. Мы разрешаем тебе удалиться.

Натянуто улыбнувшись, Кесадо поклонился и вышел. Злоба душила его. На этот раз судьба оказалась на стороне мятежного киммерийца, подумал он, но уж в следующий раз кости лягут по-другому. Потому что Конан, знал он об этом или нет, пригрел змею на своей груди.

* * *

Вопреки мнению Мило и Кесадо, Львиное Войско было далеко не столь истощено и малочисленно и уж, во всяком случае, не голодало. Оно насчитывало уже больше пятнадцати сотен и день ото дня крепло и получало продовольствие. Отощавшие кони паслись на необъятных просторах равнины; женщины, которые остались в лагере, когда войско выступило на север, ухаживали за ранеными. Почти весь обоз уцелел; один за другим приходили воины, — оборванные, шатающиеся от усталости и ран, они пополняли редкие, но исполненные решимости ряды мятежников. Леса шорохами отзывались шагам охотников, звенели под ударами топоров, а в лагере оружейники вырезали копья и стрелы, и наковальни гудели под молотами — кузнецы готовили наконечники и мечи.

Прошел слух, что арьергард — тысяча под командованием барона Гродера Аквилонского — уцелел в Тунаисской бойне и теперь продвигается по горным перевалам на восток. Это вселило надежду. Конан послал Просперо с отрядом всадников, чтобы проверить, так ли это, найти отставших товарищей и привести их в лагерь. Декситей молился Митре, чтобы слух оказался верным, — войско Гродера почти удвоило бы их силы. Королевства рушились под натиском и более малочисленного войска, — тут все дело было в решимости.

Над Паллосской равниной сияла полная луна — словно желтый глаз разгневанного бога. Ледяной, пронизывающий ветер шелестел в высоких травах, невидимыми пальцами забирался под плащи часовых, что охраняли лагерь мятежников.

Конан сидел в освещенной свечой палатке, перед кружкой эля, и слушал товарищей. Одни, удрученные недавним поражением, не желали и думать сейчас о дальнейших военных действиях. Другие жаждали мести и настаивали на том, что нужно выступить как можно скорее, несмотря на более чем скромные силы.

— Послушай, Командор, — говорил князь Троцеро. — Амулий Прокас уверен, что мы растоптаны, и уж никак не ожидает, что мы нападем на него столь скоро, так что мы наверняка застигнем его врасплох. Когда мы перейдем Алиману, к нам присоединятся верные пуантенцы, которые только и ждут нашего прихода, чтобы поднять всю провинцию.

Дикарская душа Конана толкала его к тому, чтобы последовать совету друга, и как можно скорее. Если они прорвутся через границу именно сейчас, когда судьба отвернулась от них, то поражение превратится в победу, в торжество мести. Он остро нуждался в какой-нибудь успешной вылазке, чтобы поднять дух людей. Люди уже начинали разбегаться, они попросту не желали принимать участия в деле, которое казалось им безнадежным. Если он не сможет подкрепить их глубокую преданность надеждами на победу, то утечка недовольных скоро превратится в поток, который размоет войско и превратит его в ничто.

Однако могучий киммериец много лет посвятил войне и стал много мудрее в искусстве вести ее. Опыт предостерегал его и подсказывал, что нужно умерить пыл нетерпения и не использовать пока те силы, что остались, — хотя бы до того, пока не вернется Просперо с вестями о бароне Гродере или с его войском. Если бы Конан был уверен в том, что ему удастся сдержать нетерпеливые порывы, то он мог бы определить, когда будет лучшее время для нападения.

* * *

Распустив совет, Конан отправился к Альсине, к ее горячим объятиям, нежной груди, золотистому телу. Танцовщица, применяя всевозможные уловки, для утоления страсти Конана, приводила его в состояние восторга, граничащее с безумием. Но в этот вечер она со смехом выскользнула из его объятий и подняла кубок вина.

— Настало время, мой господин, когда тебе пора выпить напиток знатных. Довольно хлебать горькое пиво, — ты ведь не какой-нибудь крестьянин. Я привезла с собой из Мессантии прекрасное вино — специально для тебя.

— Клянусь Кромом и Митрой, милая, мне уже хватит того, что я выпил за этот вечер. Я хочу испить вино твоих губ, что мне какие-то виноградные выжимки.

— Но от этого твое желание станет еще сильнее, — так же как и то наслаждение, которое я от него получаю, — вкрадчиво произнесла она.