Конан. Путь к Трону

Он осекся, увидев то, что протягивал ему часовой. То была пуантенская стрела, вся от наконечника до оперения окрашенная кровью.

— Как это попало сюда? — спросил он. — Когда?

— Только что прискакал гонец с севера, господин, — ответил часовой.

— Моих слуг сюда! Бей тревогу, а стрелу неси прямо к маршалу Конану! — приказал Троцеро, вскакивая с постели.

Часовой поклонился и выбежал из палатки. Вскоре появились двое слуг и принялись одевать князя, торопливо застегивая ремни и пряжки доспехов.

— Наконец, наконец-то, слава Митре, слава Иштар, слава Крому Киммерийскому! — кричал Троцеро. — Эй, Минестер! Собери на совет моих сотников! А ты, приятель, скажи-ка — что моя Черная Леди — накормлена, вычищена? Пусть ее оседлают, да поживей! Мне неохота искупаться в холодных водах Алиманы!

Солнце не успело еще окрасить алым лесистые хребты Рабирийских гор, а палатки были уже убраны, телеги нагружены, часовые сняты. Когда ясный день прогнал прочь сырые утренние туманы, войско уже находилось в пути. Оно шло тремя длинными колоннами, держа путь к Саксульскому перевалу и оттуда — в Аквилонию, на войну. Земля под ногами была неровной, дорога вилась. По обе стороны маячили голые бесплодные холмы, высились зубчатые скалы. То были подножия гор Рабира, тянувшиеся на запад, следуя за величавой поступью самих гор.

Дорога шла то в гору,' то под гору, и ратники неутомимо шагали по ней, лига за лигой. Беспощадно палило солнце. Когда дорога шла в гору, люди, облепив телеги, точно муравьи, изо всех сил толкали, тянули, катили их вверх. Достигнув гребня холма, каждый десятник наматывал на одно из колес длинную цепь, — колесо, таким образом, тормозило телегу, когда та катилась вниз. Войско поднимало тучи пыли, клубившейся в прозрачном горном воздухе.

Казалось, что с каждым новым подъемом горы не приближались, а удалялись, точно неуловимый мираж. Но когда на восточных склонах холмов легли густые тени, они оказались вдруг совсем близко — будто кто-то отдернул скрывавший их полог. Потом они расступились, открывая Саксульский перевал — глубокое ущелье, словно вырубленное топором разгневанного бога.

Пока войско тянулось вверх, к ущелью, Конан отослал своих разведчиков обследовать крутые склоны, чтобы убедиться, что их не поджидает засада. Разведчики доложили, что все в порядке, и войско двинулось через ущелье. Тяжелая поступь воинов, грохот и лязг снаряжения, топот копыт, скрип тележных осей эхом отзывались в скалах.

После тесного ущелья дорога пошла вниз и скрылась в густом лесу, которым были покрыты северные холмы. В отдалении, за холмами, виднелась Алимана, разбросавшая свои петли по равнине, — словно серебристая змея, греющаяся в последних лучах заходящего солнца.

Люди двинулись вниз, обвязав предварительно тележные колеса тормозящей цепью. Дорога петляла по холмам. Когда на гаснущем небе загорелись звезды, они достигли развилки. Тут войско остановилось и встало лагерем. Конан, опасаясь того, что враг может неожиданно напасть из-за реки, всюду расставил часовых. Но ничто не потревожило покой измученных воинов, — кроме рычания леопарда, который случайно забрел в лагерь и обратился в бегство от громкого крика часового.

Наутро Троцеро со своим полком выступил по направлению к Тунаисской переправе, — туда вела правая дорога. Конан и Просперо двинулись по левой и вскоре, около полудня, достигли еще одной развилки. Здесь Просперо с небольшим отрядом повернул направо, к средней, Ногарской переправе. Конан же с оставшимися конными и пешими воинами продолжал свой путь на запад, к Мевано.

Сотня за сотней, отряд за отрядом, шли мятежники, возглавляемые Конаном, по узкой дороге. Они встали на еще один ночной привал и утром двинулись дальше. Спустившись с лесистых приторных холмов, они снова увидели полноводную Алиману, которая отделяла Аргос от Пуантена. Вообще говоря, Аргосу принадлежали также и земли за Алиманой, а именно, треугольник при слиянии Алиманы с Хорогом. Но во времена Вилера Третьего Аквилония нарушала границы и, будучи сильнее, все еще владела этой землей, исконно принадлежавшей Аргосу.

Когда войско Конана достигло равнины, киммериец велел всем говорить как можно меньше и как можно тише и идти как можно бесшумнее. Телеги были укрыты в густом лесу. Мятежники разбили лагерь так, чтобы его не было видно с Меванской переправы. Вперед были высланы разведчики, вернувшись, они сообщили, что не обнаружили никаких признаков врага, но принесли неприятную новость — река разлилась. Было время таяния горных снегов.

* * *

Еще до рассвета сотники Конана подняли людей. Те, недовольно ворча, поели всухомятку и торопливо построились. Конан пошел вдоль рядов, изрыгая проклятия и угрозы тем, кто громко говорил или звенел оружием. Ему, обладавшему необыкновенно чутким слухом, казалось, что враг, находясь за несколько лиг, за бурлящей рекой, может что-нибудь слышать. «Если бы они были лучше обучены, — думал он раздраженно, — то двигались бы бесшумно, как кошки».