Конан. Путь к Трону

Старший из разведчиков, дожевывая на ходу, отвязал коня и вскочил в седло. Утренний воздух ответил эхом удаляющемуся стуку копыт по утоптанной дороге.

* * *

Успокоив возбужденных воинов легким движением поднятой руки, Конан обратился к шеренге лучников. Он сказал, что на них, из всей армии, пал выбор исполнить чрезвычайно важное задание — уничтожить отступающих захватчиков. Им предстояло тайком пробраться в расположение врага, спешиться и открыть стрельбу. Стреляя из укрытия, рассредоточившись по двое и по трое, им удастся поразить сотни отступающих врагов, не подозревающих о засаде. А когда сторонники короля опомнятся, не отягощенные броней лучники успеют сесть на коней и с легкостью уйдут от тяжеловооруженных аквилонцев.

Во главе каждого отряда был поставлен опытный всадник, который позаботится о лошадях, когда лучники спешатся. А тем, кто не привык к верховой езде, — Конан как-то хмуро усмехнулся, — придется покрепче вцепиться в седло или в лошадиную гриву; для пехотинцев, временно посаженных в седло, искусство верховой езды не имеет значения.

Ведомые Паллантидом, аквилонским наемником, в прошлом туранским верховым лучников, дезертировавшим недавно из лагеря королевского войска, боссонцы на рысях выехали из расположения повстанческих отрядов и взяли на север, поднимая клубы желтой пыли со старой аквилонской дороге.

Они поравнялись с арьергардом королевской армии у подножия Рабирийских гор, не доезжая до Саксульского ущелья: отступление войска Прокаса отягощал огромный обоз и неповоротливая пехота. Обнаружив противника, боссонцы рассредоточились, спешились, выбрав нужную дистанцию, и взялись за дело. Корчась от боли и выкрикивая проклятия, дюжины королевских копьеносцев повалились в пыль, настигнутые боссонскими стрелами. Услышав грохот железа, — тяжелая кавалерия Прокаса, идущая на выручку беззащитной пехоте, — боссонцы спрятали луки, отступили к стреноженным лошадям, бесшумно вскочили в седла и рассыпались — скрылись в лесу. В результате этого маневра они потеряли всего одного человека — непривычный к верховой езде лучник упал с коня и сломал шею.

В течение следующих трех дней боссонцы трепали тылы отступающего аквилонского войска, как голодные гончие, преследующие беглых каторжан. Они нападали из укрытий, неожиданно; а когда королевская конница разворачивалась, чтобы отбить атаку, лучники бросались врассыпную — растворялись, исчезали в поросших травой ложбинах и оврагах, вымытых дождями и высушенных ветрами шрамах многострадальной аргосской земли.

* * *

Амулий Прокас и его военачальники проклинали себя, но не могли ничего поделать. То и дело из-за валуна с леденящим душу свистом вылетала боссонская стрела. Иногда она не попадала в цель, заставляя пригибаться и вздрагивать отступающих пехотинцев. Иногда стрела вонзалась в бок лошади, которая оседала и падала, увлекая за собой всадника. Время от времени, то здесь, то там, вскрикнув от неожиданной боли, падал замертво ужаленный стрелой пехотинец, или валился с коня, гремя железом лат, пронзенный смертоносным оружием всадник. А то из зарослей, по обe стороны обступивших горную дорогу, обрушивался на отступавших воинов град стрел, выкашивая подчистую целый отряд.

У Амулия Прокаса не было выбора. Он не мог остановить войско на привал у Саксульского ущелья, где не было ни достаточно места, чтобы разбить лагерь, ни пресной воды. Не мог он и контратаковать врага в открытом бою, пользуясь численным преимуществом, так как повстанцы не шли на сближение. Если бы Прокас развернул все свое войско и бросил его против повстанцев, он, несомненно, уничтожил бы их в мгновение ока, но это означало бы возвращение на Паллосскую равнину.

Поэтому Прокасу не оставалось ничего, кроме как продолжать отступление и мрачно трястись в седле, разворачивая своего быстрого коня всякий раз, когда вражеские стрелы взвивались в воздух. Его потери были весьма незначительны, несравнимы с жертвами настоящей битвы. Но постоянное чувство подстерегающей опасности совершенно издергало воинов; и противный холодок, леденящий сердце полководца, напоминал о том, что король Нумедидес не забудет и уж тем более никогда не простит неудачи похода, предпринятого по его высочайшему повелению.

Когда колонны Прокаса втянулись в Саксульское ущелье; град валунов обрушился на головы усталых, измученных воинов. Полководец мрачно приказал расчистить дорогу, оттащить в сторону изуродованные подводы и добить раненых людей и лошадей. В дальнем конце ущелья продвижение войска ускорилось, но общее возбуждение достигло предела.

Прокас понял, что его киммерийский противник был мастером такого рода войны. Он трясся от гнева: отступление королевской армии вдохновило неистощимую фантазию бунтарского главаря. Прокас поклялся смыть позор поражения кровью разбойников.