Конец «графа Монтекриста»

– Вот в газетах пишут, что у немцев, дескать, уголовникам почёт. Бургомистрами назначают, и всякая такая штука. Очень обидно читать это нашему брату.

– Что ж обижаться, – ведь это правда! – сказал прокурор.

– Гражданин прокурор, – горячо возразил Мишкин. – разве мы, уголовники, вовсе без совести или совсем сознания не имеем? Ведь родина-то, она наша родина! Нам то разве бить фрицев не хочется? Или, если и, скажем, хулиган, так у меня и души уже нет, и я вовсе гад, а не человек? Или контра какая? Или перестал быть русским? Эх, не так это всё, не так, гражданин прокурор!.. Большая беда всем пришла – так тут нечего статьями считаться и судимости на пальцах отсчитывать…

Он говорил ещё долго. А на следующий день Мишкин был досрочно освобождён от наказания. В ясный прохладный сентябрьский день он вышел за тюремные ворота. Город жил тревожно. Но улицам, торопясь, проходили колонны красноармейцев; из города на восток тянулись грузовики, увозя оборудование заводов и фабрик. С тоскливым рёвом проходили стада колхозного скота, угоняемого от врага. Фронт был уже недалеко.

Два дня пробыл Мишкин в городе, неизвестно, где жил, неизвестно, с кем встречался, а потом неизвестно, куда сгинул. Был Мишкин – и не стало Мишкина. Ушёл невесть куда, невесть зачем, словно в воздухе растаял.

Впрочем, событие это так и осталось тогда незамеченным. Жаркое было время, жаркие пошли бои уже на ближних подступах к городу, и было тут не до Мишкина.

* * *

Но дело в том, что Мишкин скоро объявился, да в таких местах, где вовсе его и не ожидали. Объявился он в том самом родном его городке, который был теперь в немецком тылу и в котором бургомистр Трубников устанавливал «новый порядок».

Около пяти часов дня «граф Монтекрист» лично проследовал по главной улице города и по свежим табличкам, приколоченным на перекрёстках, установил, что эта улица теперь именуется «Проспектом Адольфа Гитлера». Убедившись, что вблизи почти нет прохожих (приближался час, когда уличное движение должно было прекратиться), Мишкин немедленно приступил к работе Он сорвал табличку, счистил с неё перочинным ножом свежую надпись и вместо неё старательно вписал химическим карандашом:

«Здесь была, есть и будет улица Карла Маркса, а паразиту Гитлеру никаких у нас улиц не полагается. На том свете в пекле отведём ему улицу.»

Полюбовавшись новой надписью, Мишкин подумал и дополнительно приписал:

«А, кроме того, обещаем ему в одно место осиновый кол.»

Восстановив, таким образом, справедливость на данном участке городского благоустройства, Мишкин двинулся дальше. У здания горсовета, в котором теперь разместился «магистрат», хрипел репродуктор, выставленный на балконе. Диктор передавал на русском языке «последние известия верховного командования германской армии». «Граф Монтекрист» прислушался. Из репродуктора неслась обычная безудержная ложь: будто Красная Армия уже полностью уничтожена, будто она уже прекратила сопротивление и будто «в ближайшие дни Гитлер будет лично принимать парад войск на Красной площади».

Несколько исхудалых людей молча слушали рядом с Мишкиным эти «последние известия». Немецкий патруль торжественно проследовал мимо «магистрата», чеканя пресловутый «гусиный шаг», то есть изо всех сил задирая ноги вверх и с яростным рвением стуча ими потом о мостовую.

«Граф Монтекрист» внимательно посмотрел на нелепо шагающих солдат, усмехнулся, лукаво подмигнул людям, слушавшим радио, и направился дальше, к реке.

Между тем диктор, закончив «последние известия», начал с пафосом читать статью на тему «об историческом превосходстве германской расы и о новом порядке», коим эта превосходная раса намерена осчастливить мир.

– Таким образом, – гудел диктор, – всякому непредубеждённому человеку должно быть понятно, что доблестная и непобедимая германская армия несёт на своих штыках…

Очевидно, в этом месте диктор решил заинтриговатъ слушателей, так как вместо того, чтобы обрадовать их, объяснив, что именно «несёт на своих штыках» германская армия, он неожиданно замолчал. Вместо голоса диктора из репродуктора донёсся шум какой-то странной возни и звуки, отдалённо напоминающие аплодисменты. Потом чей-то звонкий голос крикнул:

– Граждане, минуту терпения, часовой уже готов, сейчас я ещё этому орателю закачу пару плюх, а засим продолжу передачу!

Снова, на этот раз уже более явственно, послышались звуки оплеух; последние, судя по их звучности и истошным воплям диктора, были солидного веса.

Затем Мишкин, – ибо это был он, – обратился к несколько озадаченным и явно заинтересованным слушателям с краткой, но выразительной речью:

– Дорогие граждане! Передаю вам привет от советской власти и Красной армии, хоть и не имею от них на то полномочий. Не верьте немцам. Врут они, как сивые мерины, хотят вас обморочить через подлюгу-диктора, который продался им. Я ваш земляк и могу сообщить по совести военные факты, потому что видел всё своими глазами. Красная армия не уничтожена, а бьёт фрицев почем зря. Дорого обходится немцам их продвижение. Не подчиняйтесь приказам бургомистра и прочей сволочи. Всем им скоро придёт конец.