Конец осиного гнезда

Когда я явился, мой «учитель» Вальтер Раух собирался покинуть комнату. Он был третьим лицом на опытной станции, кроме Гюберта и Похитуна, владевшим русским языком.

Предупредив меня, что его вызывает Гюберт, Раух попросил подождать и подсунул мне в руки какой-то иллюстрированный журнал.

Я остался один. В комнате Рауха я был впервые. От моей она отличалась тем, что его окно выходило не к лесу, как у меня, а во двор. Вместо стенных часов в углу на тумбочке стояли большие настольные часы в деревянной оправе.

Они заинтересовали меня. Я подошел к тумбочке и стал рассматривать их. Часы были вделаны в резной деревянный футляр, устроенный наподобие старинной башни готического стиля. Внизу — ворота, обитые медью, на самом верху — крест. У самого основания, на пьедестале, я заметил три маленькие разноцветные кнопки: одна — белая, вторая — синяя и третья — черная.

Я задумался. Зачем здесь кнопки? Уж, конечно, не для того, чтобы заводить часы, и не для того, чтобы переводить стрелки.

Нажал одну кнопку — часы продолжали тикать. Нажал вторую, третью — то же самое. Потом они торжественно стали выбивать время, и мелодичный звук протяжно лился от одного удара к другому.

«А может быть, кнопки для того, чтобы прекращать звон?» И я вновь нажал поочередно все три.

Нет! Часы мерно, спокойно продолжали отбивать удары: пять, шесть… восемь… десять.

В окно я увидел деда Кольчугина. Он, как и обещал, нес в мою комнату новую охапку дров. Вот он прошел мимо. Я услышал, как скрипнула наружная дверь, как затихли его шаги в конце коридора, у моей комнаты. И вдруг раздался такой грохот, что я невольно вздрогнул и оглянулся. Мне показалось, будто вот здесь, рядом со мной, кто-то бросил на пол дрова. Но в комнате никого не было. В чем же дело? Неужели, если дед Кольчугин бросает дрова в моей комнате, грохот слышен здесь?

Славное море, священный Байкал…

пел старик Кольчугин. Я сразу узнал его голос, тихий, хрипловатый, но приятный. Изредка старик умолкал, покашливая, и снова тянул:

Молодцу плыть недалече…

Звуки исходили из часов, я нагнулся к ним.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь, —
Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь…

Часы как часы. Тикают. И внезапная мысль осенила меня: кнопки! Все дело в них! Я нажал белую — пение продолжалось, синюю — то же самое, наконец черную — и голос Кольчугина мгновенно оборвался и пропал. Опять надавил на нее:

…Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

Еще раз нажал кнопку — и голос умолк. Теперь мне все ясно! Меня подслушивают. Из моей комнаты в комнату Рауха идет специальная проводка к усилителю, а он искусно замаскирован в часах. Открытие важное. Чрезвычайно важное. Осталось окончательно убедиться в том, что дед Кольчугин находился и пел именно в моей комнате.

Я быстро вышел, пересек коридор и подошел к дверям своей комнаты. До слуха явственно донеслись слова песни:

…Слышны уж грома раскаты…

Я толкнул дверь. У печи на корточках сидел старик.

— Поешь? — спросил я, сдерживая волнение.

— Пою… потихоньку.

Я взял со стола сигареты и вернулся в комнату Рауха.

…Ночью, перед сном, замаскировав окно, я еще раз тщательно обследовал свою комнату в надежде обнаружить проводку от усилителя, но безуспешно — я ничего не нашел.

Но это уже не имело никакого значения. Даже обнаружив что-либо, я не мог ничего предпринять, не выдав этим самого себя. Важно то, что я знал — проверка продолжается. Как прав был полковник Решетов, предупреждавший меня: «Не забывайте: хотя вы и явитесь к ним как свой человек, в покое вас не оставят и будут следить за каждым вашим шагом».

Через два дня после этого я сделал новое открытие: за мной во время прогулок по городу велась слежка.

Удалось выяснить это следующим образом. При входе в город у крайнего дома, на деревянной, вделанной в стенную нишу скамье я увидел незнакомого человека. Я бы не обратил на него внимания и прошел мимо, но бросилась почему-то в глаза его необычно большая клетчатая кепка.

Полчаса спустя я неожиданно столкнулся с человеком в кепке лицом к лицу.

Из простого любопытства я решил заглянуть на биржу труда. Она размещалась в двухэтажном доме, ранее занимаемом школой, в глубине двора, закрытого с улицы глухим кирпичным забором. Через калитку я прошел во двор и увидел здесь такое скопление народа, что решил вернуться обратно.

И вот при выходе-то я и встретился вторично с обладателем кепки.

Вероятно, опасаясь потерять меня из виду и совсем не ожидая, что я так быстро выйду со двора, он, не осмотревшись, бросился за мной. Наскочив на меня, принял равнодушный вид и прошел мимо.