Конец осиного гнезда

При следующем посещении города я уже без труда обнаружил за собой слежку, хотя теперь ею занималось новое лицо. Это открытие осложняло мои планы. Надо было что-то придумывать. В моем положении следовало действовать крайне осторожно и только наверняка, поэтому я решил принять кое-какие меры.

Я начал завязывать дружбу с Похитуном, обучавшим меня шифровальному искусству. За короткое время мне удалось добиться его расположения. Способствовала этому получаемая мной водка. Похитун оказался горчайшим пьяницей.

На первых порах нашего знакомства он рассказал, что еще в начале прошлой мировой войны добровольно сдался в плен немцам, был увезен в Германию и выехать оттуда уже не пожелал.

Там он в 20-х годах женился на немке и связался через нее с белобандитом полковником Коновальцем. Гюберт взял к себе Похитуна в тридцать девятом году, по рекомендации белогвардейских кругов, как хорошего шифровальщика.

Жена Похитуна, особа с крутым характером, что он неоднократно подчеркивал в разговоре, жила теперь в предместье Берлина. От нее он ежемесячно получал по три письма — ни больше, ни меньше.

До войны Похитун якобы совсем прекратил употребление алкоголя. «Вылечила» его жена, и довольно простым способом: все, что он зарабатывал, до последней копейки, складывала в свой старый буфет, к которому Похитуну категорически запрещала подходить.

Похитун был неглуп и обладал буквально феноменальной памятью.

В его голове укладывались всевозможные шифры и коды, сложные цифровые и буквенные комбинации, различные шифровальные гаммы. Отличное знание шифра спасло его от увольнения с работы за чрезмерную любовь к спиртным напиткам.

Мы уже три раза были с ним в городе на прогулках. Я вел себя с Похитуном, как ученик с учителем, и это льстило ему.

Короче говоря, скоро мы стали «друзьями». И эта «дружба» принесла свои плоды. Внешне все оставалось прежним: тот же учебный режим, тот же неизменный распорядок дня, то же однообразное питание, те же прогулки в город, но слежка за мной прекратилась. Похитуна, конечно, давно проверили, он был вне подозрений, и совместные с ним прогулки в город проходили спокойно.

На укрепление «дружбы» шли и мои марки, которые я не знал, куда девать. Похитун же денег не имел — все получаемое им жалованье неизменно отправлялось в адрес его супруги.

Водка была самым страшным врагом Похитуна, она развязывала ему язык, и он болтал о таких вещах и предметах, о которых в трезвом виде никогда бы не заговорил.

Как-то утром в его комнате после распития очередной порции «зелья», принесенного мной, Похитун под большим секретом передал мне одну историю. Во время моего отсутствия Гюберт выкинул под Тулу радиста, некоего Василия Куркова. Он обучался у Похитуна, но жил в городе. После выброски Курков прислал пять радиограмм, сообщил, что хорошо устроился и начинает «работать». Но потом вдруг замолк по неизвестным причинам. Он пропустил четыре сеанса сряду. Гюберт очень взволнован и ходит сам не свой.

— Только об этом ни-ни, — погрозил Похитун, — а то мне несдобровать.

— Василия Куркова, наверное, к Саврасову направили, — сказал я.

— Нет, нет! Самостоятельно в район станции Горбачево, — возразил Похитун и замолчал, видимо спохватившись, что сказал лишнее.

По поводу «несчастья» я предложил допить оставшуюся водку, что Похитун и сделал немедленно. Захмелев окончательно, он улегся спать, а я ушел к себе.

Распитие водки и разговоры «по душам» велись только в комнате Похитуна. В моей комнате об этом нельзя было и подумать. Каждый шорох, каждый вздох мог в любую минуту достигнуть слуха Рауха, а он занимался подслушиванием, конечно, не из простого любопытства и не ради развлечения.

Я мог поэтому поставить под удар не только Похитуна, которого в известной мере уже использовал в своих интересах, но и себя. Вполне понятно, что я был далек от того, чтобы поддерживать высказывания Похитуна.

Гюберт безусловно узнал бы обо всем и на его вопрос: «А почему вы молчали и ничего мне не доложили?» — я бы не смог ответить.

Сегодня вечером во время ужина мое внимание привлек шум, происходивший во дворе опытной станции. Отчетливо слышался голос коменданта Эриха Шнабеля, выкрикивавшего по фамилиям офицеров и солдат. Шнабель предлагал им следовать за собой.

Я делал вид, что совершенно не интересуюсь происходящим, и как можно спокойнее ел свою порцию бобовой каши. Шум постепенно смолк. Команда удалилась в лес.

Но тишина продолжалась недолго. Из лесу вдруг донесся далекий человеческий крик и раздалось несколько автоматных очередей. Я поднялся из-за стола и вышел во двор. Опять раздались выстрелы. Стараясь не обращать на себя внимание, я удалился в свою комнату.

Минут через сорок ко мне забежал Похитун. Сладко потирая руки, он шепотком доложил:

— Изловили советского парашютиста…

Он хотел, видимо, определить, какое впечатление произведет на меня это сообщение, но я сделал вид, что принял его совершенно равнодушно. Похитун удивленно посмотрел на меня и вышел.