Конец осиного гнезда

До визита в осиное гнездо я дважды побывал в тылу врага, приобрел некоторый опыт и мог по фактам и деталям, которые подчас и неприметны для неискушенного человека, узнавать работу патриотов. Определил я это и теперь за свои короткие посещения города. Можно было, конечно, не придать значения тому, что в течение нескольких дней город был без света. Мало ли что могло произойти на электростанции, заново пущенной гитлеровцами! Но я сразу решил, что авария на станции — дело рук патриотов. Так впоследствии и оказалось. Однажды одна улица города была закрыта шлагбаумом, и движение по ней на протяжении двух кварталов совершенно прекратилось. Оккупанты объяснили это необходимостью ремонта канализации, а я заподозрил и тут руку подпольщиков. Так и оказалось. Как-то ночью патриоты заминировали отрезок улицы, и подорвались три автомашины. Частенько по ночам на окраинах города можно было слышать стрельбу из винтовок и автоматов. Напрасно Похитун пытался меня убедить, что это гитлеровцы стреляют для развлечения…

Сегодняшние события еще раз подтвердили мои предположения. В городе действует подпольная группа патриотов, и не маленькая. Осуществить взрыв эсэсовской казармы и бросить бомбы в помещение самого гестапо — дело сложное, требующее большой подготовки, участия в нем многих людей, и людей смелых, самоотверженных. А такими людьми могут быть только истинные патриоты, беззаветно любящие свою советскую Родину.

Как мне хотелось повидать их, включиться самому в их борьбу! Но я не имел на это ни права, ни времени. Передо мной стояла другая задача, и я должен был ее выполнить.

Глава пятая

Мой утренний сон нарушил Фома Филимоныч. Он осторожно приоткрыл дверь и уже хотел войти, как охапка дров в его руках рассыпалась и поленья с грохотом полетели на пол. Я проснулся и сел на кровати.

— За такое дело полагается по мордасам, — сказал смущенный истопник и принялся собирать поленья.

Я встал с постели. Сквозь расшитое кружевами мороза окошко тоненькими ниточками просачивалось первое зимнее утро.

Я взглянул на часы — через сорок минут занятия.

— Хорошо, что разбудил, — улыбнулся я старику, — а то проспал бы царствие небесное.

Пока я одевался и умывался, старик, раздув огонек в печи, сидел возле нее, как обычно, на корточках, прислонившись плечом к стене, и курил цыгарку. Время от времени он что-то бормотал себе под нос.

Я начинал привыкать к тому, что дед разговаривает сам с собой, высказывая вслух различные свои соображения.

Ha днях, сидя вот так же у печи, он вдруг проговорил довольно громко:

— А все-таки я выгадаю!

— Что ты выгадаешь? — вмешался я в интимную беседу Фомы Филимоныча с самим собой.

— Это я так… заговариваюсь, — смутился старик.

Мне показалось неудобным продолжать разговор, и я замолчал.

Я никак не мог «раскусить» старика, хотя и старался это сделать. Мне хотелось узнать, чем он дышит, о чем думает. Когда требовалось дать оценку тем или иным фактам, событиям, он отвечал на мои вопросы скупо, односложно, с недоверием поглядывая из-под серых бровей.

Положение мое было сложное. Я не мог раскрыть себя перед стариком. Любого бы на моем месте смутило то обстоятельство, что у старика была «заручка» на бирже труда: не могли же случайного человека взять на такой строго законспирированный объект, как резиденция Гюберта.

Но в то же время мне думалось, что старик Кольчугин не должен быть предателем. Если бы меня спросили, почему я так думаю, я бы, возможно, и не ответил. Я не мог ничем подкрепить своих предположений.

Прощупывал меня осторожно и Фома Филимоныч. Он заводил со мной разговоры совсем не беспредметные. Его интересовало, кто я таков и как сюда попал, почему, идя в город, я всегда надеваю очки, и почему мне, а не Похитуну и не Венцелю, дают водку, какая у меня профессия, есть ли семья и где находится. Все это, конечно, выяснялось не в форме опроса, а так, меж разговоров, и как будто бы невзначай, к слову.

Что я мог ответить на все заданные мне вопросы? Иногда мне хотелось сказать ему: «Я вот кто! А кто ты?» Но интересы дела вынуждали скрывать правду и нести всякую околесицу. Кто знал, может быть вопросы, которые мне задавал старик, его самого не интересовали и ответа на них ожидали другие!

Не забывая ни на секунду, что меня постоянно подслушивают, я задавал вопросы и давал ответы, которые не могли вызвать подозрения.

А мне нужен был человек. Верный человек, который смог бы оказать помощь в налаживании связи с Криворученко, человек, которому я мог бы доверить не только свою судьбу, но и судьбу других, а стало быть, и самое дело. Такого человека я должен был найти.

Размышления мои нарушил Фома Филимоныч.

— Табачку моего не хотите? — предложил он, тая в седых усах хитрую улыбку.

— Нет-нет, прибереги себе. Попробовал один разок — и хватит… А ты вот что мне скажи, Фома Филимоныч: ты водочкой балуешься?