Конец осиного гнезда

— А почему не выпить, когда есть на что! — ответил дед и рассыпался мелким смешком. — Главное, все с пользой надо делать. Братень у меня старшой крепко водочкой баловался и загубил себя. Пошел в соседнюю деревню на свадьбу петь. У него голос был. Ну, а где петь, там и пить полагается. Напился до умопомрачения и поплелся домой, а по пути прилег под копенку с сеном, дух перевести. И перевел. Дело было зимою, вскоре после рождества. Как лег, так и не встал. Через два дня нашли, будто кочерыжка, и волки бока погрызли… Водка — дело такое…

— Плохое дело, — заключил я и спросил: — А сыны у тебя, помнится, есть?

— Двое.

Мне пришло в голову проверить старика неожиданным и прямым вопросом:

— Сыновья коммунисты?

— Это зачем же? Нет-нет! Старшой, правда, хотел записаться, еще в финскую войну, да я рассоветовал, можно и так прожить. Хлопоты лишние, и опять же неприятности… Времена меняются. Предполагаешь одно — получается другое… А вы, должно, состояли в коммунистах? — спросил он и пристально посмотрел на меня.

— Нет, — выпалил я, — можно и так прожить! Хлопоты лишние, и опять же неприятности…

Дед почувствовал иронию, опустил глаза и поднялся:

— Ну, пойду, не буду мешать… Работайте.

Угрюмый, но всегда аккуратный Константин сегодня на занятия не явился. А нам осталось провести еще три урока. Я должен был рассказать ему места расположения московских парков и способы быстрейшего прохода на территорию бывшей Сельскохозяйственной выставки. Назначенный час прошел, но я все еще ожидал Константина. И вот вместо него ввалился Похитун.

Прежде всего он, конечно, попросил «баночку для поправки головы». Заметив по его глазам, что он настроен как-то необычно, я достал начатую бутылку и предложил «расправиться» с ней у него в комнате. Там можно разговаривать как угодно и о чем угодно, не рискуя быть услышанным.

Осушив стакан, Похитун оживился и под большим секретом рассказал о чрезвычайном происшествии.

Оказывается, Константина сегодня ночью отправили в самолете на выброску куда-то к Рязани. Его снабдили рацией и пистолетом «ТТ». Самолет вернулся под утро. В кабине нашли застреленными помощника Гюберта, капитана Отто Бунка, и еще одного немца.

Пилот был ранен в шею. Константин перед самым прыжком разрядил пистолет в сопровождавших его немцев, а потом выбросился из самолета.

— И какая же собака! — добавил к своему сообщению Похитун. — Его взяли из лагеря еле живого, опухшего, выходили, выкормили, три месяца обучали. И смотри, как отблагодарил! Что людям надо — не понимаю! — И Похитун налил второй стакан водки.

Я рад был за Константина. Возможно, он и допустил ошибку в жизни, но, кажется, теперь ее исправил.

Наблюдая за Похитуном, я почувствовал необыкновенное омерзение к нему. «Что людям надо!» Мы знаем, что нам надо! Мне так хотелось ударить в это опухшее лицо, размозжить этот череп. Как удобна была для этого тяжелая бутылка, стоявшая на столе.

Вернулся в свою комнату и сел у окна. Мороз так разукрасил стекла пушистыми лапками, что сквозь них ничего не было видно. Я сосредоточенно думал. Думал о Константине.

И вот внезапно у меня родилась мысль. Я решил использовать болтовню Похитуна в свою пользу. Пусть Гюберт меня проверяет — это его дело, я пойду ему в этом навстречу.

Через минуту я был в кабинете Гюберта. На его лице все та же маска спокойствия.

— Урок с Константином сегодня не состоялся из-за его неявки, — доложил я.

— И всё?

— Нет не все.

— Я вас слушаю.

— Мне не нравится Константин.

— Чем именно? Садитесь, — сказал Гюберт и предложил болгарскую сигарету.

Я сказал, что на последнем занятии Константин вел себя подозрительно. Интересовался мной, тем, как я сюда попал и что я тут делаю, спрашивал и о нем, Гюберте. Когда я начал ему пояснять расположение московских парков, мне показалось, что Константин знает их не хуже меня.

— Почему об этом вы решили сказать лишь сегодня?

— Вчера мы окончили занятия в пять часов. Я сейчас же пошел к вам, но вас не застал. Я полагал, что не поздно это сделать и сегодня, тем более что хотелось еще с ним поговорить и прощупать его основательнее.

То, что Гюберт вчера между четырьмя и шестью часами отсутствовал, я знал точно. В это время опять прибыли на станцию армейские офицеры, и он уехал вместе с ними.

Гюберт барабанил пальцами по столу, смотрел внимательно на покрытые белым лаком ногти, потом взял авторучку и начал вертеть между пальцев.

Я смотрел на авторучку и думал, сколько могла она, обладай даром слова, поведать страшных тайн и историй!

— Хорошо, господин Хомяков, я учту ваши предположения, а с Константином вы больше не встретитесь.

«Кто его знает — встретимся или нет!» подумал я.

— Можно итти?

— Пожалуйста. Да… — Гюберт встал. — Он знает вашу фамилию?

Гюберт уже, видимо, опасался за меня.

— Кроме вас, я никому фамилии не называл. А что?

— Это между прочим. — И уже для того, чтобы исправить ошибку, добавил: — Если вы с ним встретитесь, допустим, в городе, то ни фамилии, ни имени не называйте. Это лишнее.

Два дня назад я посетил условное место у бани и сделал на стене две одинаковые надписи: ²⁴/₇.