Числитель означал дату, а знаменатель — время дня, на которое я назначал встречу. Местом для встречи должен служить район, где сделана надпись. Разрешалось отдаляться лишь на пятьдесят-сто метров.
Сегодня 24-е. В моем распоряжении всего пятьдесят минут. Надо успеть.
Оделся, вышел из дому.
Зима! Снег, выпавший за ночь, чистый, нетоптанный, пылал мириадами слепящих глаза искр. Он смягчил печальные тона осени, обновил все, помолодил.
Дышалось легко, свободно, чувствовалось, как мороз холодил легкие.
Фома Филимоныч хозяйничал во дворе, расчищая от снега дощатый настил, ведущий к бане.
Увидев меня, старик разогнул спину, снял рукавицу и задумчиво почесал затылок.
— Погодка-то, господин хороший… Сейчас бы по первой пороше по зайчишкам поплутать, а? Морозец отменный, правильный, но уже теплеет. — Старик оглядел небо и добавил: — Снег большой будет непременно. Вот-вот пойдет.
Я взглянул в небо, но никаких признаков скорого снегопада не обнаружил.
Кольчугину хотелось поболтать, видимо снежок настроил его на веселый лад, но я торопился.
— Куда собрались?
— Воздуху поглотать зимнего.
— Ни пуха ни пера, гуляйте.
— Спасибо за пожелание!
Морозец пощипывал кончики ушей. Струйки студеного воздуха проникали через незастегнутый воротник под одежду и приятно холодили тело. Лес был наполнен зимними горьковатыми запахами хвои; я дышал глубоко, всей грудью.
Шел быстро. Мелкие снежинки щекотали лицо.
Прав оказался Фома Филимоныч. Не успел я добраться до города, как начался снегопад. Снег повалил чистый, легкий, пушистый.
Вот и первая улица, потом рынок, школа… Свернул за угол. За углом — баня. Пересек улицу, внимательно разглядывая прохожих. Лица всё незнакомые. До условленного времени оставалось еще двадцать минут.
«Неужели минута в минуту? — думал я. — Это же необязательно».
Против бани, на высокой кирпичной стене, наклеено обращение бургомистра города к «освобожденному от большевиков гражданскому населению». Бургомистр настойчиво призывал молодых и старых, одиноких и семейных записываться на отъезд для работы в германской промышленности.
Обращение я заметил еще в прошлый раз. Висело оно на очень удобном месте.
Я подошел к забору и углубился в чтение.
Через несколько минут около меня остановился прохожий. Я скосил глаза. Что-то незнакомое. Рыжая заиндевевшая бородка, шапка-ушанка из нерпичьей шкуры. «Не слежка ли?» с беспокойством подумал я, но отойти сразу не решался. Надо было терпеливо прочитать обращение.
Прохожий тоже читал обращение и, подобно мне, решил, видимо, прочесть его до конца, и это меня раздражало.
«Не нашел другого времени! — негодовал я. — Надо перейти в другое место, иначе Семен, боясь постороннего человека, не приблизится ко мне». Но едва я сделал шаг, как вдруг услышал шопот прохожего:
— Кондратий Филиппович, дорогой, это я… куда ж вы?
Оглянулся — на меня смотрело радостное, сияющее лицо Семена Криворученко.
— Сенька! — выдохнул я негромко, хотя мне хотелось закричать.
Я еле сдержался. Какая нужна выдержка, чтобы не броситься в объятия друг другу!
Но мы стояли недвижимо, молча — я немного впереди, а Семен сзади.
— Время у меня в обрез, — прошептал он. — Я без документов, и подвода ожидает. В другой раз назначайте пораньше, до трех или когда стемнеет. Подготовьте, что надо передавать. Связь ежедневная.
Шопот оборвался. Семен сделал вид, что читает объявление.
Подошла женщина. Ее, очевидно, привлекло любопытство: раз двое читают, значит что-то интересное. Но, пробежав глазами текст обращения, она громко вздохнула и ушла своей дорогой.
— Говори скорее, а то не дадут. Как дела? — спросил я.
— Все хорошо. Живы, здоровы… В двенадцати километрах.
— Не близко?
— Нет, самый раз. Дальше лес редеет и кончается, а мы в густоте. Только здесь, в городе, под открытым небом, встречаться неудобно. Подыщите другое место для встречи.
— Попробую.
— У вас на опытной станции есть старик Кольчугин. Попытайтесь с ним договориться.
Я вздрогнул:
— О ком ты говоришь?
— О Кольчугине, Фоме Филимоныче.
— Откуда ты его знаешь?
— Точно знаю, — заверил Семен. — В шестидесяти километрах партизаны в лесу стоят. Я уже был у них… Кольчугин состоит в подпольной городской группе. Он пробрался в резиденцию Гюберта по заданию подпольщиков. Два сына у него в нашем тылу. Одного звать Петром, второго — Власом.
— Тут не провокация?
— Что вы! Эти данные мне сообщил командир партизанского отряда. Кроме того, он познакомил меня с лесником, через которого мы теперь держим связь с отрядом.
— Верный человек лесник?
— Абсолютно. Он связан с подпольщиками и партизанами.
— А Кольчугин не знает, кто я?
— Откуда он может знать! Никто не знает, кроме меня и командира отряда. Я было решил встретиться с вами через Кольчугина, но потом не рискнул. Кольчугин вас считает предателем, он сообщил подпольщикам о вашем пребывании на станции, и те собираются вас сцапать в городе.
— Здо́рово! — заметил я и подумал: «Только этого не хватало!» — А вас двое?
— Да. Я и радист. Молодой парнишка, но я его на двух взрослых не променяю.