Конец партии: Воспламенение (СИ)

Послушав, как стихает в коридоре ее взволнованный голос, я пожала плечами и вернулась мыслями к новой статье. Марат поставил мне дедлайн в три дня, а в голове не было ни единой идеи, о чем можно было написать. Приближался праздничный день - годовщина взятия Бастилии, и для него я должна была подготовить что-то совсем необыкновенное, но эта перспектива не воодушевляла меня, а, напротив, не на шутку пугала. Хотя Марат по мере сил пытался меня взбодрить.

- Просто пришпорь свою фантазию, - посоветовал он однажды и вывел на бумаге перед собой “Двести шестьдесят тысяч голов”. Увидев цифру, я закашлялась:

- Не слишком ли?

- В самый раз, - сказал он и вдруг устало облокотился на столешницу, подперев ладонью щеку. - Надо их чем-то встряхнуть, а я даже не знаю, чем. Наверное, творческий кризис - это заразно.

Все свое время я проводила рядом с ним и могла бы, пожалуй, назвать себя счастливой, если бы его снова не подкосила болезнь. Костеря свой организм на чем свет стоит и не забывая уверять меня в том, что мне совершенно не о чем беспокоиться, Марат вновь окопался в ванне и не собирался, судя по всему, ее покидать, хотя регулярно утверждал обратное:

- Всего лишь небольшой приступ, со мной бывало и хуже…

- Вы это уже третий раз говорите, - я сидела на корточках за его спиной и наблюдала, как он пишет, безбоязненно уткнувшись подбородком в его плечо. Он раздраженно черкнул по бумаге и чертыхнулся, увидев кляксу.

- Ну вот, пожалуйста. Сбила меня с мысли, теперь заново все писать…

Как всегда, если я говорила что-то, что ему не нравилось, он начинал притворяться глухим. Вздохнув, я поднялась и обошла комнатку вдоль стены: за прошедшее время я успела изучить, кажется, каждую царапинку на стене. Взгляд мой вновь упал на табличку над головой Марата, и мне пришла в голову внезапная, бьющая, как кинжал, мысль, которая отчего-то совсем меня не устрашила:

- Вы умираете?

Он перестал писать и поднял на меня взгляд.

- Кто тебе вбил это в голову?

- Никто, - ответила я, садясь на стул. - Но вы так странно себя ведете. Когда мы знакомились, такого не было.

- Надо убрать эту штуку, - пробурчал он, указав пером на табличку, - чтобы ее вид не разжижал тебе мозги. Не собираюсь я умирать, можешь не волноваться.

- Я не волнуюсь. А вы совсем не боитесь смерти?

- Представь себе, нет, - ответил он совершенно серьезно. - Знаешь, сколько раз я ее видел? И выглядит она совсем обычно. Ну, у меня остановится сердце и перестанет работать мозг… последнее, наверное, даже более прискорбно, чем первое, потому что о своем сердце я никогда особо не заботился. Потом меня заколотят в гроб и закопают… хотя нет, с этих индюков станется закинуть мое начинающее разлагаться тело в какой-нибудь Пантеон и устроить из этого представление. И что?

На последний вопрос мне нечего было ответить. Может, мне и было что противопоставить нехитрым аргументам Марата, но я не стала этого делать. И тут он сказал нечто, отчего у меня все внутри перевернулось, а голову прихватили невидимые ледяные щипцы:

- Кого вообще волнует смертность тела, когда есть бессмертная душа?

- Ч-что? - я чуть не упала со стула, вспомнив, от кого и при каких обстоятельствах я уже слышала подобные слова. - Вот эта последняя фраза… кто вам ее сказал?

Марат посмотрел на меня озадаченно.

- Никто. Я до этого сам додумался, представь себе. А что?

- Ничего… - пробормотала я, все еще не веря в такое совпадение, - просто… я бы никогда не подумала, что вы верите в бессмертную душу.

- С чего бы это? - удивился он. - Я, конечно, не верю во все эти сказки про бога и ангелов, но… это совсем не отрицает существование души. И потом, если бы я не верил в вечность, я бы всем этим, - он встряхнул зашуршавшим листком, - даже не думал бы заниматься.

- Да, вы говорили об этом, - вспомнила я.

- Хоть что-то из моих слов ты запоминаешь.

- Но никак не могу найти связи между верой в вечность и… - я решила, наконец, высказать то, что давно уже бурлило у меня на сердце, - вашей борьбой.

Он хотел усмехнуться, но закашлялся, и в итоге у него получился звук, похожий на хрюканье.

- Связь самая очевидная. Если человек готов бороться, он никогда не будет делать это ради сиюминутного успеха, который все равно канет в никуда. Смысл борьбы, если она заранее обречена на провал? Ну уж нет, это не для меня. Либо вечность, - на его лице появилась довольная улыбка, - либо ничего.