Конец партии: Воспламенение (СИ)

Более умилительной картины сложно было представить, но меня не оставляло ощущение, что я подглядываю за чем-то, что должно было быть скрыто от посторонних глаз. Я посмотрела на мадам Дюпле и поняла, что она мое мнение вряд ли разделит: женщина смотрела на обнимающихся с жадностью зрителя, заплатившего огромные деньги за билет на шоу и теперь чувствующего, что увиденное того стоило. Что я на нее смотрю, она поняла не сразу.

- Ну, ты поняла, - мадам Дюпле внезапно подмигнула мне, и я подумала, что в эту суровую, строгую даму вселился какой-то озорной бес, ибо не могла она в здравом уме себя так вести, - медлить было нельзя. Девица вышла куда-то, а я бегом обратно, забрала его и деру…

- Ну конечно, - раздался за нашими спинами девичий голос, - все для любимой дочери.

Виктуар Дюпле, младшая из сестер, как раз в этот момент выходила из кухни и задержалась в дверях, откуда и наблюдала за разворачивающейся в гостиной сценой. По-моему, это были первые слова, которые она произнесла на моей памяти в полный голос: она всегда общалась сдавленным полушепотом, прикрывая рот ладонью и следя, чтобы ее слова могли долететь лишь до того, кому были предназначены. Лицо ее было миловидным, но в нем, что удивительно, я не находила ничего милого: наверное, всему виной была мелкая кривая улыбка, которая то и дело разрезала это лицо, как нож - кремовый торт.

- Что ты сказала, Виктуар? - обернулась к младшей дочери мадам Дюпле.

- Ничего, матушка, - вновь едва слышно проговорила та, и я засомневалась, точно ли слышала только что ее настоящий голос.

- Вот и то-то же, - мигом утратив к Виктуар интерес, мадам Дюпле повернулась к Норе. - Милая, мне кажется, гражданину лучше прилечь. Посмотри, эта девица совсем его уморила.

Робеспьер весь дернулся, пытаясь возразить, но добился этим лишь того, что руки Норы крепче сжали его плечи, и покорно замолчал.

- Ты болеешь? - приподнявшись на цыпочки, Нора коснулась губами его лба. - Действительно, у тебя легкий жар… пойдем, скорее ляжешь у себя.

- У меня?..

- Да, - Нора легко потянула его за руку, - в твоей комнате все по-прежнему, я только пыль протирала, а ничего не переставила…

- Но мои книги…

- Мы их привезем обратно, - поднявшись, мадам Дюпле положила руку Робеспьеру на плечо, - не волнуйтесь. Вам правда лучше сейчас лечь.

- Браунт…

- И его привезем. Идите отдыхать, гражданин, мы обо всем позаботимся.

Больше он не сопротивлялся, и не без помощи Элеоноры начал нелегкое восхождение по ступеням. Мадам Дюпле поднялась за ними, и мы с Виктуар остались наедине. Если честно, эта странная девушка всегда меня немного настораживала, да я никогда с ней особенно не общалась, поэтому сочла за лучшее тоже исчезнуть, но мне в спину внезапно прилетело едкое:

- Балаган.

- Что, прости? - я обернулась, не переваривая тот факт, что обращаются ко мне. Виктуар вздохнула.

- Балаган, говорю. Матушка такое любит. Теперь-то Робеспьер никуда отсюда не денется.

- Что ты имеешь в виду?

- А ты как думаешь? - Виктуар улыбнулась, обнажив мелкие белые зубы. - Она горит желанием пристроить Нору в хорошие руки. Бывший адвокат, политик с безупречной репутацией, неисправимый зануда и без пяти минут умирающий от чахотки кажется ей подходящей кандидатурой.

- Ты… э… - я была так поражена этим монологом, что не нашла, что сказать. - Умирающий?

От взгляда Виктуар у меня появилось чувство, что я - слепая, не замечающая очевидного. Хотя мне вроде бы было простительно, что я не знаю наизусть симптомы туберкулеза.

- А ты слышала, как он кашляет по утрам? - спросила она, подходя к столу и медленно проводя ладонью по гладкой деревянной поверхности.

- Не прислушивалась, - огрызнулась я, постепенно раздражаясь от того, как она говорит вслух. Лучше бы продолжала шептать или вовсе молчала, теперь же мое настроение было испорчено окончательно.

- Можешь как-нибудь послушать, - почувствовав, что я начинаю злиться, Виктуар тут же опустила глаза. - Очень характерные звуки. Знаешь, кого мне жалко?

- Нору?

- Именно ее. Моей бедной сестре, - Виктуар произнесла это так, что нельзя было подумать, что она не издевается, - столько времени внушали, что она должна полюбить Робеспьера всем сердцем, что она, ужас-ужас, действительно сделала это…

Я не хотела продолжать этот разговор, я хотела вычеркнуть его из своей памяти и навсегда забыть, будто его не было, будто эти слова никогда не были произнесены. Исполненная гадливостью, будто увидела ядовитую змею, я, ничего не говоря, вышла из комнаты и пошла к лестнице. Сверху доносилось заботливое воркование Норы, и я слушала его почти с удовольствием, стараясь полностью сконцентрироваться на нем и не воспринимать то, что легко содрогнуло воздух за моей спиной:

- Впрочем, в них есть какая-то прелесть. В безнадежно больных. Ты так не считаешь?

Мне пришлось прикусить себе губу, чтобы удержать слова “Иди нахрен”.