Конец партии: Воспламенение (СИ)

Я задохнулась на полуслове, как будто снова начала захлебываться. Мимо нас прошел Бийо, кивнул Марату и с удивительной для своей комплекции легкостью сбежал вниз по ступеням крыльца, почти мгновенно исчезнув в затопившей улицу ночной мгле. Проследив за ним взглядом, я снова повернулась к Марату. Он даже не пошевелился, но я больше не чувствовала в нем злости. Напротив, он был необычайно задумчив. Таким я его еще не видела и примолкла, ожидая, что будет дальше. Интересно, сколько вообще ипостасей у этого человека? Удастся ли мне увидеть их все?

- Как забавно, - сказал он наконец, и я поняла, что слышу его обычный голос - низкий и приятный, не напоминающий воронье карканье или звериный рык. - Сюрпризы на меня просто сыпятся сегодня… пойдем, поговорим.

Мы долго шли, ничего не говоря. Похоже, он хотел удалиться от клуба подальше. Луна выглянула из-за облаков, и ее свет, сплетаясь с редкими огнями фонарей, освещал нам путь. Я успела свыкнуться с тишиной и почти подпрыгнула, когда Марат заговорил:

- Народ любит две вещи: чтобы его веселили и чтобы его устрашали. В политике и так довольно клоунов, посмотри на Конвент, он хуже любого балагана. Так что я решил по-другому.

- В этом нет ничего особенного, - ответила я тихо. - Я видела много политиков, которые согласны были выставлять себя на посмешище, только чтобы на них обратили внимание.

Марат дернулся:

- Для меня это было бы слишком. Я слишком самолюбив, знаешь ли. Поэтому я предпочел стать сумасшедшим, чтобы меня услышали. Сумасшедших хотя бы боятся…

Я не знала, что на это сказать. Теперь мне стало неловко, будто я без спросу влезла в чужой дом.

- Ну… зато вы здорово все продумали, - нашлась я, когда пауза стала неприличной, - до мелочей, особенно с этим пальто…

- Подслушивала под дверью? - с усмешкой спросил он. - Я так и знал. И что, в этот момет тебя озарило?

- Нет, в клубе. Когда вы говорили про оболочку…

- Ах, вот оно что, - он заулыбался почти мечтательно. - Ну, хотя бы кто-то из собравшихся слушал меня.

Впереди показалась набережная. Я услышала тихий плеск воды, бьющейся о камень, и веселые голоса - на берегу подгуляла какая-то компания. Когда мы вышли к реке, они стояли и швырялись бутылками с моста, сопровождая каждый бросок дружным гоготом. Марат хотел было что-то им крикнуть, но в последний момент передумал и только рукой махнул.

- Народ, - с непередаваемой интонацией проговорил он. - Сущие дети. Они еще могут веселиться…

- Ну… да, а почему бы нет? - осторожно спросила я.

- Вот, еще одна, - сказал он беззлобно. - Впрочем, тебя-то я хоть немного понимаю, не твою родину хотят разграбить…

- Мою родину уже много лет грабят, - вздохнула я. - Так что я привыкла.

Он хмыкнул и отвернулся, оперся на каменные перила и стал смотреть на луну. Я, подумав немного, встала рядом. Хотелось сказать многое - например, все-таки рассказать про нашу встречу на дороге Жоржа Помпиду, - но выдавить из себя я смогла только одно:

- Вы не хотите вернуться на заседание?

- Что там сейчас делать? - отозвался он. - Мне надо встретиться с остальными и спланировать наши действия. Так что завтра - к якобинцам. Ты со мной?

Я не сомневалась, что он это спросит, так же, как не сомневалась в своем ответе.

- Конечно, - выдохнула я. - Конечно, с вами.

Он как будто тоже не допускал мысли, что я могу ответить что-то другое - протянул мне руку, и я взялась за нее.

 

Дни понеслись вскачь. Скуку унесло, будто ее и не было, даже накатывающая тоска по родным притупилась, ушла куда-то на второй план. Мне просто некогда было предаваться печали - я носилась по Парижу, как оглашенная, собирая материал, забегая к кому-то с поручениями, возвращаясь в редакцию и получая там очередную порцию работы. Познакомилась я и с типографией - она находилась на соседней улице, и без присмотра хозяина газеты там царил самый настоящий кавардак. Долго я пыталась по-доброму уговорить рабочих не разбавлять чернила, но дело сдвинулось с мертвой точки только тогда, когда я вышла из себя и заявила, что за такую контрреволюцию всем им прямая дорога под трибунал. Удивительно, но следующий же выпуск оказался куда более четким, чем предшествующие.

- Это же народ, - Марат просто пожал плечами, когда я, пылая от возмущения, рассказала ему об этом. - Пока не пнешь - не полетит.

Публиковаться мне так толком и не удалось. Максимум, на что я могла рассчитывать - пара абзацев в колонке читательских писем. Из обширных статей, которые я регулярно несла в редакцию, Марат три четверти выбраковывал, оставшееся еще сокращал и пускал в печать.

- Разве я так плохо пишу? - обижалась я, наблюдая, как исписанные мною листы опять летят в мусорное ведро.

- Я этого не говорил, - ответил редактор, вычеркивая из оставшегося целый абзац. - Но у тебя мысль растекается. Льешь воду, повторяешь по десять раз одно и то же, только другими словами.