Конец Вечности

Голос старого Компьютера стал спокойнее, холоднее, и до Мэнфилда начало доходить подлинное значение услышанного. Его глаза сжались в щелки. Стремление поскорее возвратиться в склеп, возведенный им для себя в 28-м, ослабевало, пока он слушал рассказ.

Наконец он проговорил:

— Компьютер, а санкционировано ли Всевремен-ным Советом перемещение «чайника» через нижнюю...

Твиссел с явственным отвращением отряхнул руки.

— Да при чем они тут? Мы, я и Хоремм, построили этот «чайник» с определенной целью. К несчастью, оказалось, что у Хоремма и своя цель есть. К несчастью, я слишком на него положился. Мэнфилд, ты не был бы столь любезен перестать на меня смотреть вот с таким выражением? Теория перехода через нижнюю границу Вечности хорошо разработана, по очевидным причинам засекречена, но я все равно получил к ней доступ... Ну ладно, ладно. Нет, я не уведомил Всевременной Совет. А какое это имеет теперь значение?

— Тогда мне придется кое о чем рассказать тебе, — произнес Мэнфилд.

— И какой в этом теперь смысл? Ты вообще понимаешь, что я говорю? Приближается конец Вечности.

Да, Мэнфилд вполне осознавал происходящее. Конец Вечности? Странная перспектива, и почти приятная. Возможно ли, чтобы его и всех Вечных постигла та же участь, какую они столько раз без колебаний отводили великому множеству других? Внезапно его заинтересовало: а сдвиг Реальности — это больно? Вправду ли воспоминания меняются незаметно? Не остается ли незакрытых швов? Что, если в чьем-то сознании удерживается призрачное видение исчезнувшей Реальности?

Он едва заметно усмехнулся. Ему показалось, что наконец-то появляется возможность искупить то давнее прегрешение, и он усмехнулся.

Твиссел завизжал:

— Не сиди тут с улыбочкой на лице, милейший мой Мэнфилд. Ты вообще понимаешь, что я тебе говорю?

— Понимаю, но...

— Но ты в шоке от того, как я посмел проигнорировать Совет. Не так ли? Послушай, Мэнфилд. — Твиссел заговорил с яростной убежденностью. — Я вынужден был обойтись без их санкции. Это моя идея, полностью моя. Я не мог себе позволить проволочки и согласования. И даже так, прошло больше десяти физиолет. Мне сейчас шестьдесят пять. Никто не знает, сколько времени понадобится Куперу для завершения миссии. Десять лет? Пятнадцать? Я хочу сам его встретить, когда он вернется. Я хочу, чтобы у меня появилась возможность сказать: это я, и никто другой, сотворил Харви Мэллона. Я, и никто другой, стал истинным творцом Вечности. Я хочу, чтобы я мог это сказать; я хочу, чтобы Вечные об этом узнали. Тогда я смогу умереть спокойно.

Твиссел бурлил энергией, но плоть его явственно подводила; руки тряслись, бледные губы дрожали. Мэнфилда шокировала мысль: Он стар. Как он стар.

Он почему-то ощутил себя виноватым.

— Чего ты от меня хочешь? — произнес он, не ожидая вменяемого ответа.

— Ты знаешь Купера. Ты знаток первобытной истории. Найди его.

Мэнфилд покачал головой.

— Как? Где его искать? Как его искать? Компьютер, подумай, почему бы не послать еще кого-нибудь в 24-е? Есть ведь копии чертежей темпорального генератора Мэллона, должны быть. А когда Купер осознает, что его забросило не в то столетие, и домой возврата нет, он и так уже будет по горло сыт Компьютерами и Вечными, чтобы оценить опасность квантовых изменений и избежать...

Твиссел вскипел.

— Дурак! Идиот! Мальчишка способен навлечь на нас квантовое изменение, сам того не желая, даже не осознавая, что творит. К тому же послать кого-то другого невозможно.

— Почему?

Твиссел мученически воззрился на Мэнфилда.

— Потому что Купер — не посланец к Мэллону. Он и есть Мэллон.

— Что?!

— Бринсли Шеридан Купер — это Харви Мэллон, изобретатель темпорального поля и отец Вечности.

— Но это же невозможно!

— Ты так думаешь? Ты так думаешь. Твоя специальность — первобытная история, и ты так думаешь. Почему дата рождения Мэллона так никогда и не была установлена? А что, если он вовсе не рождался в 24-м? Почему осталась неизвестной точная дата его смерти, почему нет никаких записей на этот счет? Разве не может быть так, что, выполнив свою миссию, он вернулся в Вечность? Только не начинай про парадоксы.

Мэнфилд качал головой.

— Я не ребенок. Я не собираюсь заводить разговор о парадоксах. А Куперу ты об этом рассказал?