Конец Вечности

— Я не прошу увольнения, но лишь перевода в тыл. Если меня припишут к 28-му столетию, это позволит мне продолжать свои исследования в спокойной обстановке, в тихой секции, где изменения Реальности нечасты и несерьезны.

Метафора оказалась навязчивой.

Председатель комитета спросил, в полной ли мере он осознает ценность опыта и знаний Компьютера, понимает ли, какую тяжкую утрату понесет Вечность в случае его добровольной отставки с поста Компьютера, и отдает ли себе отчет в том, как тяжело будет найти ему замену.

Мэнфилд ответил:

— В нынешнем моем состоянии пользы вам от меня как от Компьютера все равно никакой. Однако я хотел бы остаться Наставником. Не будете же вы отрицать, что Наставники не менее важны для Вечности, чем все остальные профессии, и среди них тяжело будет найти равного мне по квалификации специалиста.

Сомнительно, чтобы комитет согласился даже на подобное компромиссное решение, если бы не Лабан Твиссел, который в то время там заседал. Прежде он молча наблюдал за происходящим, не переставая курить, а тут вдруг оживился и выразил свою горячую поддержку.

На следующий день, встретившись с Твисселом наедине, Мэнфилд постарался поблагодарить коллегу так, как только было в его силах, ибо официальное подтверждение перевода на новую должность уже лежало у него в бумажнике.

Твиссел небрежно прервал его благодарственные излияния быстрым, птичьим взмахом ручки, в которой держал сигарету. Эта рука, эта лысеющая голова со впалым лбом, эти лучившиеся интеллектом глаза были так же хорошо знакомы Мэнфилду, как, вероятно, и каждому Компьютеру Вечности.

— У меня зреет план, — произнес Твиссел, — великий план, пожалуй, безрассудно амбициозный. Я тебе не стану рассказывать о нем. Но мне бы хотелось, чтобы там, в самом низовремени, было на кого положиться. На человека надежного, профессионального. Наставника. Вполне может статься, что дело и не выгорит, однако...

Мэнфилд не пытался разгадать его туманные намеки. Ему не терпелось удалиться. Ему поставили «чайник», и он стремился как можно скорее очутиться в тихих начальных секциях Вечности. Вероятно, там, в тишине и покое, он сумеет позабыть о своем тяжком преступлении.

Он уже забрался в «чайник», когда Твиссел напоследок потряс его руку и добавил:

— Ты помни, если когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, то...

— Я запомню, — пробормотал он, с трудом скрывая нетерпение. — Я вечно буду вам благодарен, Компьютер.

Но он позабыл.

Не до конца, разумеется. Шли физиогоды, но он так и не забыл, что в свое время занимал пост Компьютера. Он не забыл той ужасной ночи, не забыл прошения, которое подал следующим утром. Он не забыл даже, что именно Твиссел пришел ему на помощь.

Однако он позволил себе позабыть о туманных намеках Твиссела, что поддержка, оказанная им Мэнфилду, основывалась не на соображениях гуманности и симпатии, а на чисто практическом расчете. Он позабыл — или, точнее, ни разу не вспоминал — о том, что согласился когда-нибудь оказать Твисселу ответную услугу.

И даже когда Твиссел отправил ему в низовремя сообщение с просьбой принять в класс Бринсли Шеридана Купера, а затем добавил, что интерна следует всесторонне подготовить в области первобытной истории, Мэнфилд не встревожился. Ему и в голову не пришло, что Твиссел именно такое развитие событий и предвидел, когда помог Мэнфилду устроиться Наставником в 28-е.

Мэнфилд считался крупным экспертом по первобытной истории и не нашел ничего необычного в том, чтобы к нему послали студента для обучения именно в этой области.

После отбытия Купера в 575-е не прошло и двенадцати часов, как Мэнфилда вызвал Твиссел. Он спокойно прошел в кабину хронофона.

Он даже осмелился запротестовать, выказав неприкрытое недовольство, когда Твиссел первым делом велел ему взять «чайник» и отправляться в 575-е. Он раздраженно заявил, что больше не считает себя Компьютером и не хотел бы никоим...

— Время тебя побери, человече, — нетерпеливо рявкнул на него Твиссел, — ты бы до сих пор был Компьютером, не помоги я тебе тогда. А теперь ты мне нужен! Немедленно.

И тут Мэнфилд вспомнил.

— Я сейчас буду, — замогильным голосом отозвался он.

Мэнфилду потребовалось больше пятнадцати минут, чтобы уразуметь, чего же от него хотят. Сперва он подумал, что Твиссел так расстроился из-за нервного срыва у Техника (Мэнфилд слышал о Хоремме, которого за глаза прозвали «принцем Техников»).

Или, возможно, у него так медленно мозги ворочались оттого, что в новом окружении ему стало не по себе. За все эти годы, с тех самых пор, как отбыть в «чайнике» в низовремя 28-го, он ни разу не возвращался вверх по Времени дальше, чем в 40-е, и то лишь для периодических экспедиций. А теперь он оказался глубоко в шестидесятом тысячелетии и предстал перед человеком, воплощавшим все ему ненавистное, все самое отвратительное. Не далее как в пяти столетиях... не далее как в пяти...

Он с натугой выбрался из разверзшейся под ним ямы воспоминаний и постарался сосредоточиться на словах Твиссела.