Конец Вечности

Но затем эмоциональное удовлетворение переросло в нечто большее. Неминуемая смерть подруги перестала казаться ему удачным стечением обстоятельств, а начала беспокоить. Трижды, в разрозненные моменты физиовремени, он мог бы одним простым поступком изменить ее личную Реальность. Но он понимал, что подобное самоуправство в личных целях ему не простят. Ее смерть на его ответственности, ему предстоит познать урок вины.

И это тоже еще не было преступлением, хотя он подошел опасно близко.

(Так сказал Твиссел, немного отвлеченный рассказом от нависавшей над ними опасности, и оставил сигарету догорать. Мэнфилд покачал головой и тихо произнес:

— Тебе не понять.)

Он ничего не предпринял, обнаружив ее беременность. Диаграмма Жизни, модифицированная с учетом данных о связи с Мэнфилдом, показывала высокую вероятность такого развития событий. Обыкновенно беременность считалась нежелательной, но иногда времянкам позволялось зачинать детей от Вечных. Это не было чем-то из ряда вон выходящим. Но поскольку Вечный не мог иметь детей, беременности прерывались — эффективно и безболезненно. Множеством способов.

Мэнфилд ничего не предпринимал. Она была счастлива в своей беременности, и он не стремился ее разочаровывать. Он понимал, что она умрет, не выносив плода, и потому лишь наблюдал за ней затуманенным взором, слушал ее торжествующие возгласы каждый раз, как внутри шевелилась жизнь, и улыбался болезненной улыбкой.

Мэнфилд не совершил этим преступления, но допустил бездействие; а бездействие порою граничит с преступлением.

Ибо женщина разрешилась от бремени преждевременно. Такого Мэнфилд не предвидел. В таких аспектах жизни он был неопытен и о возможности преждевременных родов не задумывался.

Но как такое могло произойти, если на Диаграмме Жизни, которую он сам рассчитал, никаких указаний не было? Он вернулся к расчетам и обнаружил живого ребенка — в альтернативном решении, на маловероятной «вилке». Он ее проглядел. Профессиональный Графист, скорее всего, не проглядел бы.

И что Мэнфилду оставалось делать?

Убить ребенка он не мог. Мать должна была умереть две недели спустя. Пускай проведут это время вместе, решил он. Две недели счастья — не такой большой срок.

Мать умерла — так, как было рассчитано, в рассчитанный момент. Мэнфилд (в дозволенный пространственно-временной диаграммой миг) сидел в ее комнате, терзаясь печалью тем горшей, что уже более года ожидал этого. И баюкал на руках ее сына. Его сына.

(Твиссел воскликнул с нескрываемым ужасом:

— Ты оставил его в живых?!

— Тебе не понять, — ответил Мэнфилд.

— Но это же преступление.)

Да, это было преступление. Но не то, о котором он хотел поведать.

Он сохранил ребенку жизнь. Он оставил его на попечении соответствующей организации и при каждой возможности (в строгой темпоральной последовательности, синхронизированной даже с физиовременем) возвращался, чтобы вносить платежи и наблюдать за взрослением сына.

Прошло два года. Время от времени он проверял Диаграмму Жизни мальчика, убеждаясь, что никаких квантовых изменений не предвидится. Хорошая была Диаграмма, и Мэнфилд имел основания гордиться. Ребенок научился ходить и неуверенно произносить несколько слов. Никто не учил его называть Мэнфилда папой. Какие бы догадки насчет мужчины крепкого сложения, платившего за мальчика, ни возникали у времян-сотрудников детского приюта, те оставляли их невысказанными.

Затем, по прошествии двух лет, Всевременному Совету представили запрос на квантовое изменение, которое должно было краем зацепить 570-й век, и Мэнфилд, к тому времени получивший должность Адъюнкт-Компьютера, был назначен ответственным за него.

Гордость смешивалась в его душе с тревогой.

(— Так и должно было случиться, — заметил Твиссел. — Дети суть заложники Времени.

Мэнфилд покачал головой, раздраженный этим трюизмом.)

Он взялся за проект квантового изменения и с блеском проработал его. Но тревога нарастала. Он поддался искушению, с которым, как понимал в глубине души, ни за что не совладает. Он отложил уже готовый расчет и составил новую Диаграмму Жизни для своего сына.

Так он совершил второе преступление, не менее тяжкое, нежели первое. И все же не то, о каком он хотел поведать.

Он просидел в кабинете двадцать четыре часа без еды и сна, сражаясь с результатами расчета Диаграммы Жизни и со слезами на глазах отчаянно доискиваясь ошибки.

Ошибки не было.

На следующий день, по-прежнему задерживая проект квантового изменения, он быстро составил для себя пространственно-временной график и вышел во Время более чем на тридцать лет позже рождения своего сына.

Так он совершил третье преступление, более тяжкое, чем первые два. И все же не то, о каком он хотел поведать.

Его сыну было тридцать четыре, столько же, сколько и самому Мэнфилду. Он не знал своего отца, не помнил крепкого мужчины, который навещал его в младенчестве.