Конец века в Бухаресте

С тех пор, как он служил барону Барбу, в его жизнь впервые вторгался водоворот политики (министерские посты барона обычно никак его не касались), и Урматеку дал себе слово все рассмотреть вблизи, познакомиться с разными людьми, по возможности устроить свои дела, а главное — усвоить разные обычаи, школы для которых нигде не имеется, но они, однако, и благородны и необходимы в жизни.

И вот, готовясь вместе со старым бароном к грядущему величию, Урматеку, хоть и был человеком с немалым житейским опытом, весьма рассудительным и многого достигшим, позавидовал наградам барона. А барон, как всякий, кто имеет награды, с удовольствием рассказывал о них, отвечая на расспросы Янку о пышном наборе подвешенных к муаровым лентам разной ширины, отливающим то пурпуром, то небесной голубизной, звезд, крестов и медалей из золота и серебра с цветными перегородчатыми эмалями и начертанными на них памятными изречениями королей. Все это были ордена, разные по величине и достоинству, выданные за услуги и за особые заслуги разными государями разных государств, и все они, отдаляя барона от Урматеку, как бы знаменовали тот путь, в конце которого находился первый и делал первые шаги — второй. Не имеющий ни одной награды Урматеку с завистью осознавал разницу между орденом и кольцом из слоновой кости, сдернутым с галстука Дородана, которое тот хотел унести с собой в могилу. Барон, окидывая взором панораму своих былых заслуг, хоть и не испытывал уже живой радости, зато ощущал гордость исторической значимостью каждой звезды или креста. И это придавало некую торжественность ожиданию величавого мига присяги, в могущество которой барон свято верил.

Сидя в одном жилете, барон Барбу оглядывал фрак, висевший на спинке стула. Перебирая свои ордена, он читал о них лекцию Урматеку. С левой стороны фрак был увешан румынскими, австрийскими, русскими и даже французскими и итальянскими орденами и медалями. На разноцветных скрещивающихся лентах висели золотые, серебряные и бронзовые кресты и звезды, сияя на черном сукне. Лента Большого креста с короной и голубая лента Креста командора, обвившая белоснежный стоячий воротник крахмальной манишки с двумя бриллиантовыми пуговками делали барона, несмотря на всю его тщедушность, настоящим вельможей, предназначенным самой судьбой носить эти пышные орденские ленты, хотя и выглядевшие несколько легкомысленно в сочетании с жилетом и рукавами рубашки.

— Значит, ты все понял, Янку! — пояснял барон. — От креста кавалера третьей степени (смотри вот сюда!) все ордена по рангам располагаются снизу вверх до Большого креста! Вот он, можешь взглянуть! — И барон Барбу постучал пальцем по пластрону, указывая на широкую ленту, наискось, от плеча до бедра, пересекающую накрахмаленную грудь.

Янку все понимал и был бы не прочь украсить всем этим и свою грудь. В разложенных вокруг коробочках, продолговатых и квадратных, отделанных внутри бархатом, оставалось еще немало орденов всяческих рангов, которые не умещались на бароне Барбу. Будь он вдвое крупней, и тогда бы все они не поместились. Урматеку так и подмывало прикрепить какой-нибудь орден к своему сюртуку и посмотреться в зеркало. Он уже брал в руки орден, но каждый раз останавливался, ловя себя на том, до чего же его соблазняют эти украшения. Случись все это раньше, Янку мог бы и не удержаться. Раньше он и впрямь верил, что человек, обладающий титулом, деньгами и к тому же еще и наградами, удостоен ими по заслугам, сам будучи по всем статьям незаурядным и необыкновенным. Он мог бы поверить, что человек этот с честью выдержит все житейские испытания. Ему представлялось бы, что рядом с таким человеком постоянно находится кто-то невидимый, готовый подтвердить любому и каждому: «Да, он достоин, достоин!» Раньше ордена были для него олицетворением доблестных поступков и смелости. Нравились они ему и теперь. Ему было чрезвычайно приятно рассматривать и касаться их, держать в руках, но он знал, что они вовсе не доказывают наличия тех качеств, которые должны были бы олицетворять. Так, зная много лет барона, каким он его только не видел: умирающим от ревности и нуждающимся в поддержке, беспомощным в делах и теряющим богатство, высокомерным и чувствующим себя виноватым из-за какой-то глупой бабенки, любящим старого управляющего Дородана и боящимся его защитить от нового. И, несмотря на все это, у барона был целый сундук орденов, так что и повесить их все разом было невозможно! Янку тоже хотелось бы получить награду, но он всячески окорачивал себя, стараясь не выдать своих желаний, хотя про себя и думал, что он более достоин этих наград, чем барон. Барону же мысль о соответствии и несоответствии и в голову не приходила. У него были ордена, и он показывал их, как мог показывать коллекцию перстней или булавок для галстука, полагая, что не каждый умеет их носить и знает, что они означают.

Долго тянулся этот осенний день. Рано опустился туман, и наступили сумерки. Томительным было ожидание. Обедали вдвоем. Отправляясь к столу, барон Барбу надел фрак, потому что в столовой было прохладно.