Конец века в Бухаресте

— Барбу! Барбу! Ты не прав! — защебетала она. — Не забывай, что своим положением в правительстве ты обязан Буби. Все об этом знают, и даже оппозиционные газеты пишут, что твоему избранию в новый кабинет очень помогло то, что ты, старый консерватор, осмелился на дело, какое и либералу в голову не придет: пожертвовать имением ради того, чтобы построить фабрику. И опять-таки всем известно, что мысль эта не наша, а Буби. А все остальное в такой день, как этот, можно и позабыть! Не правда ли, Янку? — Домница вдруг обратилась к Янку, в нерешительности застывшему в дверях, хотя ему очень хотелось принять участие в общем разговоре.

— Еще бы, ваша милость! Как говорится, чего не простишь, то потеряешь! — подхватил многозначительно Урматеку, явно радуясь всеобщему примирению.

Почтительно изогнувшись, он почти подбежал к домнице Наталии и поцеловал ей руку, потом широко, по-мужски, протянул руку Буби.

Поколебавшись, молодой барон ответил весьма сдержанно:

— Поздравляю с имением!

— Можно и со многим другим, господин Буби, потому как с помощью господина министра дело у меня пошло! — сияя улыбкой, подхватил Янку.

Урматеку так и лучился радостью и желанием всех примирить. Хотя они давно уже не виделись, Буби показалось, что изменился он мало, разве стал чуть более самоуверенным, шумным и предприимчивым. И опять, как было уже не раз, Буби спросил себя, что же за человек этот Урматеку и как все-таки к нему относиться? Многое из того, что Буби видел, а в особенности слышал, рисовало весьма мрачную фигуру. День за днем Журубица не уставала напоминать ему об Урматеку. Все свои разговоры она сворачивала на Янку, говорила много, злобно, приводила всяческие подробности. Когда все ужасные случаи были рассказаны, и не один раз, она не погнушалась коснуться и их любовных отношений, описывала их пространно, порой с меланхолической интонацией, которая всегда будила ревность Буби. К тому же не затихли еще слухи и пересуды, вызванные смертью Дородана. И вот судьба опять их свела лицом к лицу. Он снова видит Урматеку спокойного, уверенного, всегда готового помочь, полного неиссякающей силы и бьющей через край энергии.

Вот, например, сейчас старому барону пришло в голову, несмотря на поздний час, во что бы то ни стало повидать своего брата Штефана, который все последнее время вел себя тише воды ниже травы, за что и был прощен бароном Барбу. Все утомлены переживаниями, устали от радостного волнения, и в полной растерянности, всем кажется, что разыскать Штефана, который вечно куда-то пропадает, невозможно. Один Урматеку, всегда готовый действовать, трезво оценил ситуацию и в мгновение ока составил план поисков. Отчетливо и громко он предложил разослать несколько писем, которые барон тут же и написал. Позвал слуг. Раздал несколько адресов, где вероятнее всего можно было его отыскать. Урматеку подумал за всех, воодушевил нарочных, успокоил нетерпеливых. Благодаря этому маленькому происшествию Буби вновь увидел Урматеку прежним, только, может быть, еще более деловым. И этот живой Урматеку вытеснил своего двойника, созданного раздраженным воображением Буби. Так что Буби не пожалел, что явился с примирением. Янку же после унижения, пережитого им в карете, купался в теплом дружеском доброжелательстве, которым так и веяло от старого барона. С особой остротой Янку почувствовал, что теперешняя их близость зависит не от слов и не от его услужливости, а от чего-то другого, чего он давно уже ждал. Господское высокомерие по отношению ко всему миру значительно поубавилось по отношению к нему, Янку, и он как бы переступил порог и готов вступить в круг господ, что было так необходимо для успешного жизненного дебюта Амелики. Урматеку хотелось распространить эту радость и на свою семью, упомянуть жену, дочь, поговорить об их почтительной преданности. Желание это было так велико, что он чуть было ему не поддался. Однако осторожность и предусмотрительность уберегли его от этого промаха. Окинув взглядом присутствующих, он все взвесил, все припомнил. Перед глазами его встала ссора у модистки, в которую вольно или невольно был замешан и Буби, и он понял, что именно она и была единственной и самой серьезной причиной гнева старого барона. Его верное чутье тут же подсказало ему, что упоминать сейчас жену и дочь не только неуместно, но и опасно. Примирение было общим благом, и его следовало тщательно охранять. И тут же он отказался от своего намерения, решив, что для него найдется более благоприятный случай. Способность тонко чувствовать положение была одним из природных качеств Янку Урматеку. И шло оно от сложного внутреннего равновесия между опаской и дерзостью, которые, слившись воедино, и были тем, что одни называли подлостью, другие — умом, а Янку Урматеку — своей удачливостью и счастьем.

Но всю полноту произошедших с ним перемен Янку ощутил только дома, в покое и тишине, и воспринял их как глубинную тайну и возможность будущего своего торжества.