Коляска Гунэ Ликуряну как-то по-особому волновала Катушку. Дело дошло до того, что она не желала никуда выезжать в другом экипаже. В конце концов Буби решил завести для нее коляску, что было не так-то просто, потому что снимавшийся ею домик, с которым Буби не хотел расставаться, не имел при себе ни конюшни, ни навеса. Однажды с Катушкой уже было нечто подобное, но фаэтон был Урматеку и распоряжались им Мица, Амелика, все, кто угодно, но только не она! Поэтому теперь не только во время езды, но и на остановках, выходя из коляски и снова садясь в нее, задерживаясь на подножке, опираясь рукой с зонтиком на крыло и так обласкивая его, Катушка удовлетворяла свое страстное желание иметь экипаж, которое сжигало ее давным-давно. Во время долгих путешествий на остановках она подходила к лошадям, похлопывала их по шеям, гладила, кормила сахаром, осматривала ноги, потому что так делал Урматеку, и разговаривала о них с кучером Василе, словно была их хозяйкой. Адрес или место, куда собирались ехать, называла всегда Катушка, и это доставляло ей огромное удовольствие. Гунэ не только позволял все это, но и старался сделать так, чтобы она чувствовала себя настоящей дамой. Он любил доставлять удовольствия, именно доставлять и знать, что в глубине души Катушка отзывается на них чувством — признательности, любви и доверия? — это было уже не важно. Жадный до жизни, до людей, особенно до женщин, он стремился к тому, чтобы все к нему благоволили. Снисходительный Буби разрешал Катушке вести эту игру, наблюдая за тем, как, проявляясь, ее страсти и пристрастия складываются в новую жизнь, неведомую ему раньше.