Конфуций

Хороши правители — хорош и народ. И наоборот

Звено в этой цепи допустило сбой, и Конфуций просто вынимает его из цепочки взаимосвязей небесных сил и земных контрагентов…

Ученики записали другой, не менее показательный эпизод: Конфуций отдает указ казнить простых музыкантов и танцоров.

Возможно, ему показалось, что акробаты-простолюдины просто насмехались над его государем. Но самое главное — они нарушили ход ритуальной встречи двух носителей благодати. И он повелевает казнить актеров.

Нет, он не обидчив и тем более не кровожаден. Он просто с железной волей и поразительной логикой проводит в жизнь свою мысль об „упорядочивании вещей“.

Каждый должен выполнять строго отведенную ему роль во вселенской архитектонике, тот же, кто нарушает эту симфонию упорядоченных звуков, должен быть исторгнут.

Уже в поздний период своей жизни, скорее всего в 481 году, вернувшись после долгих странствий в родное царство Лу, он вновь требует войны.

Советник правителя царства Ци Чэнь Чанцзы убил своего господина, царя Цзянь-гуна.

Конфуций обращается к правителю царства Лу Ай-гуну с просьбой послать войска и покарать убийцу.

Сам эпизод весьма показателен — речь идет о делах соседнего царства, к которому сам Конфуций формально не имеет никакого отношения. И все же он требует вторгнуться войсками в Ци, подчеркивая нарушение ритуала — ведь Чэнь Чаньцзы убил того, кому служил.

В этом весь пафос учения Конфуция — ритуальная связь с Небом не должна прерываться ни на мгновение. Жертвоприношения, соблюдение повседневных правил, самосовершенствование, казни отступников, — все это единый ряд мер упорядочивания Поднебесной.

Всего лишь ошибка, упущение — и мир начнет разваливаться, еще глубже окунется во вражду, хаос и смуту.

Его не интересуют дела человеческие как таковые, он не человеколюбив и не гуманен — для него важнее сохранить связь с духами и мудрецами прошлых поколений. Вот именно эта способность и есть Жэнь…

Подарки он принимает как должное воздаяние за свои знания и наставления, а вот жертвенное мясо адресовано духам, и именно за сам ритуал он благодарит друзей поклоном.

В общении Конфуций нередко строг и нелицеприятен. Осуждение в его устах — норма речи, одна из основных тем, обсуждаемых с учениками.

И в этом он также далек от отшельнического типажа мистика, отстраненного от мирских дел. Скорее, наоборот, в последний период его жизни критика, осуждение становятся все более частыми чертами его поведения.

Конфуций всегда учит на примерах, обсуждая поведение правителей современности и мудрецов прошлых поколений, и волей-неволей вынужден кого-то критиковать, кем-то восхищаться…

В Конфуции удивительным образом сочетались ритуальная трепетность, мистицизм, с одной стороны, и абсолютный прагматизм государственного служаки, холодный расчет и мудрость решений».

Так ли это все на самом деле? Мы можем только предполагать. Но если даже Конфуций и был столь непримиримым борцом за исполнение ритуала, каким его показывает нам Маслов, то как здесь не вспомнить столь всем нам знакомое: «Благими намерениями вмощена дорога в ад».

А разве Святая инквизиция, сжигая и пытая еретиков, не была уверена в том, что действует от имени завещавшего всеобщую любовь прощение Христа во благо всего человечества?

Мудрый Учитель, наставлявший в человеколюбии, мог быть суров и беспощаден, он мог гневаться и клеймить словом.

И дальше Маслов сам объясняет право Конфуция на даже самые строгие наказания.

«Однако не следует забывать, — пишет он, — что Мудрец Кун был поистине великим Учителем нации, человеком, с которым „говорило Небо“.

Он чувствовал те потоки духовной благодати, которые недоступны другим людям. Он понимал внутренний священный смысл любого, даже незначительного события и слышал за ним всю симфонию мира.

А значит, он мог делать безошибочный выбор между следованием истинному Ритуалу и его подделкой, фактически — между следованием священной истине и имитацией мудрости.

Поэтому, чтобы иметь право на гнев или осуждение, надо, по крайней мере, приблизиться к тому духовному свету, который исходил от великого Учителя и до сих пор освещает всю китайскую нацию.

Он прекрасно понимает, что тайный закон отпадения от Дао не действует автоматически — не всякий, кто сошел с великого Пути, автоматически теряет право на управление.

Вообще, изначальное конфуцианское учение — очень сурово, очень жестко, накладывает чрезвычайно строгие требования на человека.

Во времена самого Конфуция — это не просто „учение книжников“, но Путь подвижников. Нарушение ритуала на этом Пути есть величайшее преступление».

Однажды Конфуций осудил своего ученика Цзай Во за то, что тот соблюдал по родителям траур лишь в течение года, а не трёх лет, и назвал его при этом «не обладающим жэнь», т. е. утратившим посредническую связь с Небом.

Он очень суров, практически нетерпим к любым нарушениям ритуала и не принимает по этому поводу никаких объяснений.