Конфуций

Как-то Лин-гун пригласил Конфуция к себе. Прогуливаясь по дворцовому саду, он задавал вопросы, и, судя по их содержанию, задавал ради того, чтобы не молчать.

Человек, не имеющий любви, не может долго выносить бедность и не может постоянно пребывать в радости

Счастье — это когда тебя понимают, большое счастье — это когда тебя любят, настоящее счастье — это когда любишь ты

Я еще не встречал человека, который любил бы добродетель так, как любят женскую красу

Отвечая на один из них, Конфуций увлекся и вдруг заметил, что правитель, отвернувшись от него, любуется летящей в вышине стаей диких гусей.

На следующий же день Конфуций вновь уехал из вэйской столицы. На этот раз уже навсегда…

Глава III «Если мне дадут власть, я наведу порядок за месяц, а за три года добьюсь процветания!»

На этот раз Учитель приехал на родину своих предков — в царство Сун.

Сопровождаемый все теми же верными ему людьми, он переезжал от одного городка к другому, без устали наставлял своих последователей в ритуалах и музыке, секретах мудрого правления и свершениях древних, а пуще всего — в доблестях благородного мужа.

Эти разговоры о мужах бесстрашных и добрых, честных и скромных помогали путникам переносить тяготы странствий, вселяли в них веру в свои силы и в свое призвание.

Вот и сейчас, на полуденном привале, после того как Учитель Кун и его ученики закусили просяной кашей, Цзы-Гун подошел к учителю и, поклонившись, задал вопрос на все ту же неисчерпаемую тему:

— О каком человеке можно сказать, что он воистину благородный муж?

Учитель на мгновение задумывается, потом говорит ровным и уверенным голосом:

— Тот, кто в своих поступках движим чувством стыда, кто не роняет чести своего государя, будучи посланным с поручением в чужие страны, тот и есть настоящий благородный муж.

— Осмелюсь спросить: а кто стоит на ступень ниже его?

— Таков тот, кто славен любовью к родственникам и уважением к соседям.

— А кто стоит еще ниже?

— Тот, кто верен слову и доводит дело до конца, хотя, признаться, такому человеку трудно избежать известной ограниченности.

— Ну а что тогда можно сказать о тех, кто состоит на службе в наше время?

— О, это люди настолько мелкие, что и разговора не заслуживают!

— Скажите, учитель, — продолжал Цзы-Гун, — как лучше управлять народом?

— Накормите людей, дайте им оружие, и они будут доверять вам.

— А если бы от чего-то из названного вами пришлось отказаться, чем следовало бы пожертвовать в первую очередь?

— Оружием…

— А потом?

— Едой. Видишь ли, из всех пришедших в этот мир людей еще никто не избежал смерти, но, когда между людьми нет доверия, не будет и жизни…

Мог ли кто-нибудь предположить, что, пока Учитель Кун мирно беседовал с учениками на сунских дорогах, над ним нависла смертельная опасность?

Могущественный военачальник сунского царства и близкий друг самого правителя Хуань Туй задумал погубить ничего не подозревавших путешественников.

Можно только догадываться, отчего этот Хуань Туй воспылал ненавистью к безобидному странствующему ученому.

Известно, что он был не кем иным, как старшим братом ученика Конфуция Сыма Ню, который отрекся от своих властолюбивых родичей.

Быть может, Хуань Туй усмотрел в этом козни Учителя Куна, заморочившего его брату голову разговорами о «человечности» и «добродетели».

Такое предположение не столь уж невероятно. Казнили же Сократа за то, что он «совращал юношество»…

Хуань Туй выбрал еще и на редкость изощренный способ осуществления своего злодейского плана: он велел своим людям повалить на Конфуция огромное дерево, под которым тот отдыхал, беседуя с учениками.

Рассказывают, что в последний момент, услышав треск падающего дерева, Учитель успел отбежать в безопасное место.

К покушению на его жизнь он отнесся с величественной снисходительностью.

— Я ношу в себе правду, ниспосланную Небом! — воскликнул он. — Что может против меня этот человек?

Что имел в виду Конфуций, говоря о правде, ниспосланной Небом?

Наверное, только тот, что он настолько связан с Небом, что оно не допустит его гибели от руки случайного человека. Возможно, его слова означали то, что ему еще много надо сделать по донесению этой самой небесной правды, а значит, его время не пришло.

Говоря откровенно у Конфуция довольно много высказываний, которые мог бы прокомментировать только он сам. Если бы, конечно, смог! И здесь нет никакой иронии,

«Что это значит: „знать волю небес“? — пишет по этому поводу В. В. Малявин. — Много это или мало?» Конфуций никак не пояснил свою самооценку.

Ученики его даже сочли необходимым отметить особо: «Учитель не говорил о воле небес».