Конгревова ракета

Неслучайно между публикацией второй части и этой, третьей, больше пяти лет – главы третьей части опубликованы в красноярском журнале «День и ночь» в 2014 году. Третья часть вызревала в реальной жизни, в том числе и в так называемой общественно-политической. На героев книги влияют разные указы, постановления, возобновившиеся грандиозные стройки…

В предисловии к «Тойоте-Кресте» владивостокский писатель Василий Авченко определяет «Распилыш» как «почти поэзию». Это справедливо – у Тарковского очень поэтичный язык, да и в ткань прозы он временами вставляет фрагменты в стихотворной форме… Вообще стоит отметить завидный художественный слух автора. Речь его героев-сибиряков, – не только диалоги, – но и внутренние монологи, поразительно достоверны, органичны. Они не рассуждают «как по писаному», но – как в жизни. Поэтому в прозу Тарковского нужно погружаться, вживаться, как в малоизвестный, особенный мир.

Третья часть «Тойоты-Кресты» посвящена тому, как Женя Барковец едет во Владивосток за машиной, а потом гонит ее под Красноярск. Его впечатления от дороги, встречи с людьми, воспоминания и составляют содержание.

Романтика, любовные переживания остались в предыдущих частях (впрочем, и в этой они все же присутствуют), главным становятся реалии сегодняшнего Дальнего Востока, Восточной Сибири.

Вот Женя едет в поезде в сторону Владивостока:

Поражала прилепленность поселков к Транссибу, стадная понятливость, с какой жались домишки и дома к чугунке, ради нее и появившись среди полуголых сопок. Непостижимо сочетался с ними узкий и шаткий коридор поезда со спящими людьми, с ходящими ходуном мерзлыми стыками. Казалось, он так и тянется, продолжая город, жилым тоннелем на тысячи верст.

А вот, возвращаясь на машине на запад, слушает жалобы совсем не кровожадных гаишников на пустынной дороге возле Хабаровска:

– Перегонов-то нет почти… Вспомнишь, как раньше было… Один за одним… Только шоркоток стоял… – и с досадой, недоумением добавил: – И чё добились?

– Ну. Хоть чё-то было у народа… Подошел пожилой гаишник, все слышавший:

– Здорово. Главное смотри – люди, считай, сами всю трассу оборудовали – и заезжки, и гостиницы, и кафешки… Пожалуйста – банька тебе, с дороги – поди хреново! Питайся, ночуй, это ж… сколько народу при деле, пацанву кормить надо ведь… Не-а, – сказал-отсек он отрывисто и горько. И махнул рукой: – Бесполезно…

– Да чё они там в Москве знают…

– Да ясно все. Только они не понимают… Что хреноголовость эта добром не кончится. Ладно, давай, счастливо.

Скоро, наверное, совсем прекратится по трассе движение: найден новый путь доставки в Россию целых японских машин. Через Китай, Киргизию и Казахстан, покупка на имя осевших в России киргизских поселенцев… Сибирь и Дальний Восток – пустынные неухоженные пространства, за которые кое-где зацепилась человеческая жизнь. Из многих мест жизнь ушла, оставив съедаемые природой следы.

Перед Братском пошла капитальная двухполосная дорога времен прежних строек, заботливо оборудованная разделительной бровкой и бетонными фонарями. Вид ветшающего этого бетона и старого асфальта в трещинах пронзил Женю ощущением конца эпохи. Было дико, что правильная, грамотно сработанная задумка казалась теперь приметой прошлого, и он будто ехал по памятнику.

Но и стройка несет боль и горечь… Лучшая, на мой взгляд, глава «Распилыша» посвящена людям, переселяемым из зоны затопления Богучанской ГЭС.

Здесь в слоге Тарковского временами пропадает поэтичность, ее заменяет сухое, как сквозь стиснутые зубы, изложение происходящего (снобы могут сказать: сбивается на публицистику):

Село Кежма, давшее многих замечательных людей, было центром особого нижнеангарского уклада, многовекового, крепчайшего и достойного отдельного повествования. Богаче Енисея по природе и пригодней для жизни, Ангара, в отличие от него, течет широченным разливом меж многочисленных островов, изобилующих покосами. Разнообразно-чудны ее перекаты, шивёры и раздолья, да и нерестилищ трудно найти лучше, чем протоки меж островами. ‹…›

Сейчас после долгой передышки возобновлялась стройка Богучанской ГЭС, поэтому Кежма и все сёла выше и на островах, и на берегу подлежали ликвидации: Мозговая, Аксеново, Паново, Селенгино, Усольцево. Деревни со всеми стайками, сараями, банями сжигались, чтоб не засорять ложе будущей акватории «заиляющими остатками» жилого хлама.

Женя подвозит одного из переселяемых, Витьку Шейнмайера, ангарского немца «из ссыльных». По пути Витька, вообще-то настоящий коренной сибиряк (кстати, многие сибиряки по крови из немцев, поляков, прибалтов, украинцев, грузин, волжских татар) рассказывает о собственных и своих земляков злоключениях. Продирает до костей его рассказ…

Часто мы вспоминаем о переселенных народах в 1940-х годах. Горюем. А то, что произошло совсем недавно, да по историческим меркам буквально сейчас, не знаем. Михаил Тарковский предлагает узнать.

Через своего героя Женьку автор, не называя, вспоминает о Валентине Распутине и его книге «Прощание с Матерой»: