Константин Райкин и Театр «Сатирикон»

В «Ромео и Джульетте» Райкин стремился увести актеров от простой театральной декламации с ее распевностью и лирической восторженностью, привычной для стереотипного чтения классической драмы; артисты должны были работать над тем, чтобы «присвоить» стихотворную речь, превратить ее в естественную, осмысленную в каждом слове и паузе (и пауза не должна была обязательно совпадать с концом строки). Стихотворная речь должна была свидетельствовать о необычном состоянии героев. Райкин называл это состояние души «опаленность любовью»; в этом состоянии люди не могут не говорить стихами. В его уверенности, что любовь Ромео и Джульетты небесной природы, сказывалось романтическое мироощущение с его острым чувством трагической несовместимости больших духовных событий с привычным порядком жизни.

В «Гамлете» Роберта Стуруа поэзия языка снова была воспринята не как дань старому театру, в котором почему-то было принято говорить стихами, но как способ современного высказывания, соответствующий необычному душевному состоянию героев. В этом спектакле соединились несколько картин мира; все они проявились, остро конфликтуя, в заглавном герое Константина Райкина.

В Гамлете жили идеализм и романтика, выразившиеся в максималистских ожиданиях высокой духовности от женщин – матери и возлюбленной. Он хотел, чтобы Гертруда и Офелия проявили эту духовность в своих поступках прямо здесь и сейчас. В своей матери он искал вечной верности умершему мужу – отцу Гамлета. От Офелии он ждал глубокой душевной близости с ним самим и взаимного понимания, которое побудит ее отвернуться даже от отца и стать его Возлюбленной с большой буквы (именно так: не женой с домом, хозяйством и детьми, а небесной Возлюбленной, владеющей его душой и хранящей рядом со своей красотой непорочность).

Тем разительнее было показано крушение обеих героинь, развенчание романтического идеала – не только в глазах Гамлета, но и в жизни. Гертруда Л. Нифонтовой следовала простой и понятной мысли, что женщине надо быть при муже; поэтому она стала женой Клавдия вскоре после похорон отца Гамлета. Гертруда до глубины души не понимала, чего ждет от нее Гамлет, и это непонимание приводило к совершенному отчаянию: от невозможности преодолеть это отчаяние она стала спиваться и деградировать.

Офелия Н. Вдовиной была внешне похожа на Джульетту своей молодой энергией, подвижностью, сияющей чистотой. В ней все было симпатично: терпение к отцу с его бесконечными наставлениями; искреннее, хотя и временное, сопротивление его приказу забыть о Гамлете (она по-настоящему любила принца); потом послушание отцовской воле, заставившее ее быть орудием испытания любовного чувства Гамлета. Но в отличие от Джульетты эта Офелия не была «опалена» любовью, и рядом с ней был не юный Ромео, а молодой человек без молодости, ищущий не жизни, а смерти: они катастрофически не совпадали между собой в ожиданиях друг от друга. После смерти Полония безумие Офелии было показано с элементами ведовства, чтобы разительнее был контраст: Офелия не только стала грязной внешне, но и вступила в общение с нечистыми духами, которые привели ее к смерти.

Гамлет Константина Райкина – это и человек барочного мировоззрения, бурно переживающий неуравновешенность этого мира, раскол между небесами и земной юдолью. Он страдает от того, что окружен со всех сторон образами тлена и гнили и что человеческая плоть – этот «плотный сгусток мяса» – больше не являет собой образ красоты. Его захватила навязчивая мысль, что внутреннюю правду человека нельзя выразить, потому никогда нельзя быть уверенным, что человек не врет, не притворяется. В сознании Гамлета навеки раскололось то, «что кажется», и то, «что есть». Любая внешность представляется Гамлету обманом; красота Офелии наводит его на мысль о пороке, который скоро ею завладеет. Он страстно желает гармонии внешнего и внутреннего хотя бы в себе самом и все равно ее не находит. Ему все время кажется, что он вкладывает недостаточно страсти и решимости в свои действия; будь он страстен и решителен, то не откладывал бы на потом свою месть Клавдию. В качестве образца реальной страсти он ставит перед собой… актера, исполняющего монолог Энея о смерти Приама.

Страстность Гамлета объясняется тем, что он до последних минут ждет небесного просветления, которое должно наполнить мир светом и жизнью. Беда только в том, что он даже отдаленно не знает, каким должно быть это просветление и как приготовить душу к тому, чтобы его узнать: будет ли это прощение небес, примирение с миром или простое успокоение? Последние его слова перед смертью: «Дальше – тишина» – были произнесены Райкиным так, как будто и в финале жизни он не перестает ждать, вглядываясь в подступающую тьму и вслушиваясь в пустоту, не забывая при этом проговаривать вслух свои ощущения.