Константиновский равелин

— Ты что? — отшатнулся Демьянов. — Да к ней даже Зимский подъехать не может! Разве же она согласится?!

— Дурак! — с убийственной иронией хмыкнул Гусев. — Да кто же будет опрашивать у нее согласия? Двое таких мужчин, как мы с тобой, — да она и не пикнет!

— Силой, значит? — резко откинулся Демьянов, впившись глазами в темное пятно гусевского лица.

— А что? Терять все равно нам нечего! Доживаем последние часы! А места здесь есть такие, что никто и не хватится! Ну как? Идет?

— Н-нет… — прохрипел Демьянов, — я на такое не пойду! Это значит — всякую совесть потерять! Н-нет…

— Ну, смотри, Иисус Христос! — зло оттолкнул его от себя Гусев, вставая. — Все равно иконы с тебя не напишут!

— Ты куда? — тревожно спросил Демьянов, пугаясь его вида.

— Так, прогуляться по нужде! — рассмеялся он недобрым смехом и решительно направился вниз. У выхода, столкнувшись с Зимским, Гусев скорчил презрительную гримасу, и злоба, клокотавшая в нем, достигла предела. — Погоди! — прошептал он про себя. — Мы еще с тобой посчитаемся, «вздыхатель»!

Ничего не подозревавший Зимский прошел на свое место, лег на остывшие камни и стал пристально смотреть в черный квадрат амбразуры.

Спотыкаясь среди воронок и камней, Гусев пересек двор и вошел в коридор западной части. Слева, со стороны евсеевского кабинета, доносились приглушенные голоса. Немного постояв, скривив губы, выражая этим верх презрения к начальству, он решительно шагнул направо, в плотную, неприятную темноту коридора. Он шел ощупью, пока глаза не привыкли к мраку. Затем он стал понемногу различать угрюмые холодные стены. Наконец он дошел до места, где коридор делал поворот. Здесь, внизу, были заваленные теперь склады. Огромная черная дыра зияла, открывая вход в нижний этаж. Гусев осторожно спустился в нее, прополз по пологому спуску несколько метров и остался вполне доволен. Он вылез наверх и, прижавшись спиной к стене, приготовился к ожиданию. Затаив дыхание, он, казалось, слился с камнями, не замечая, как гулко и тяжело билось его сердце в тесной клетке ребер.

Отправив раненых, Лариса пришла в опустевший, непривычно тихий лазарет. Только теперь она поняла, как привыкла к своей беспокойной, изнуряющей работе.

Стояли ряды пустых коек, никто не звал измученным голосом, никто не жаловался на боль, не просил пить — незнакомая, обезволивающая, густая тишина неподвижно стояла в каждом углу, словно старая болотная вода. Лариса села на табурет, изумленно осмотрелась по сторонам, беспомощно положила на колени руки. И тотчас же на нее набросились мысли, которым не было места, пока без устали трудилась дни и ночи. Вспоминался дом, мать с бабушкой, пропавший отец, зажатый в тиски блокады Ленинград и еще многое-многое, отчего глаза наполнились слезами, и она вновь почувствовала себя маленькой беззащитной девочкой, заброшенной на край света страшным ураганом войны. Уже три письма отправила она домой за последнее время и ни на одно не получила ответа — связь с Ленинградом была нерегулярна. Она писала, что находится на Кавказе, в совершенной безопасности, в одном из бывших санаториев и поэтому у нее прямо «курортная жизнь». Незачем было волновать и без того много переживших родных. А вот сейчас ей вновь захотелось написать домой, и она уже было потянулась к бумаге, как дверь лазарета открылась и на пороге появился смущенный Зимский.

— Вы? — сказала Лариса, вставая.

— Я! — ответил Алексей. — Не помешал?

— Алексей! — не ответила Лариса на его вопрос. — У вас нет никаких предчувствий?

— О чем это вы? — не понял Зимский.

— Мне стало страшно! — созналась Лариса. — Кажется, все подходит к концу! Равелин разрушен, и нас осталось слишком мало… Но если сюда ворвутся немцы!..

Она опустила руку в карман халатика, затем быстро вынула ее и развернула ладонь. Зимский невольно вздрогнул — на ладони, тускло поблескивая, лежала ампула с ядом.

— Ну, что вы… — сказал он, в то же время чувствуя, как страшно права Лариса. Она стояла необыкновенно красивая, с горячечным румянцем на щеках, и он невольно сделал шаг к ней со смешанным чувством жалости и любви. Не глядя, он нашел ее руку и крепко сжал в своей. Лариса не обратила на это внимания: взгляд и мысли ее были прикованы к маленькому пузыречку на ладони. Алексей почувствовал всю неуместность своего порыва и отпустил ее пальцы. Лариса, будто очнувшись, снова сунула ампулу в карман и нервно усмехнулась:

— Вот видите… Я приготовилась к встрече…

— Капитан третьего ранга ни за что не даст вам погибнуть! — убежденно сказал он и подумал о том, что, если даже Лариса останется жива, он больше никогда ее не увидит.