Контрреволюция

Выпуская на сторону целиком все части растений, требовавших хорошего удобрения земли, оставляя себе лишь конопляное или льняное масло, т. е. те элементы, которые растение черпает из воздуха, крестьянин из году в год обеднял свою землю. Необходима была такая установка хозяйства, при которой он имел бы возможность скармливать скоту на месте большую часть урожая, в навозе возвращая земле все взятое от нее. При таких условиях ценный конопляный и льняной жмыхи не уходили бы из России в Данию, обогащая за наш счет датские земли.

Для сего надо было обеспечить крестьянину возможность поставки на рынок, кроме пеньки и льняного волокна, молока, птицы, яиц, свиней. При отдаленности рынков сбыта крестьянину не было никакого интереса развивать производство этих продуктов для продажи.

Возможность эту я видел в развитии кооперативов сбыта и строил планы этого развития не только в ближайшей округе, но в общегосударственном масштабе, в пределах нечерноземной полосы России. Я готовился к выступлению в Государственной думе, с большим планом по этому вопросу, в первой сессии 1915 года. Война не позволила мне осуществить это намерение.

Все свои познания и взгляды на сельское хозяйство я черпал из трудов профессора химии и выдающегося сельского хозяина семидесятых годов прошлого века А. Н. Энгельгардта, двоюродного брата моего отца, того Энгельгардта, которому Ленин в своем замечательном труде «Развитие капитализма в России» посвящает целую главу под названием «Хозяйство Энгельгардта».

Помимо новой установки крестьянского хозяйства в интересах самих крестьян, я придавал большое значение связанному с нею вопросу согласования хозяйственных интересов крупного и мелкого землевладения, согласования, которое, по моему мнению, могло бы сказаться на отношениях крестьян и помещиков. В дореволюционные годы этой согласованности не было совершенно.

Помещик продавал хлеб, и ему нужны были высокие цены на него.

Крестьянину своего хлеба обычно не хватало, весной или в начале лета ему приходилось покупать его, и ему нужны были низкие цены.

При широком развитии поставок в кооперативы молока, яиц и прочего как мелкими, так и крупными хозяйствами достигалась согласованность в хозяйственных интересах тех и других. И помещик, и крестьянин везли бы на продажу одинаковые продукты, одинаково были бы заинтересованы в наличии высоких цен на них, и лишний повод для противоречий отпадал бы сам собой. Картину этой согласованности мне пришлось непосредственно наблюдать в Дании, куда я ездил в 1912 году для ознакомления с постановкой там молочного дела.

Говорить нечего, что мои планы развития кооперативов в общегосударственном масштабе не могли сказываться на отношении крестьян ближайших деревень к нашей семье. Однако наши небольшие начинания в этой области, организация кредитного товарищества и лавки, встречали их большое сочувствие. Проведя организации, я предоставлял им самим вести дело дальше, принимая участие только в ревизионной комиссии, да моя мать вела, конечно безвозмездно, бухгалтерские книги.

Сделано было нами немало в отношении народного образования.

Школы в трех ближайших деревнях были построены нами, а одну из них мой отец лично содержал в течение 25 лет с конца семидесятых годов.

В области медицинской помощи населению мы опять-таки не оставались безучастными: несколько лет подряд мы вызывали, размещали у себя в усадьбе и довольствовали глазолечебный отряд, привлекавший не только соседних, но и дальних крестьян и евреев.

Мой старший брат Александр, занимавший должность, осужденную либеральными кругами тех времен, должность земского начальника[114], сумел завоевать полное доверие крестьян. Он неуклонно становился на защиту, когда не только сталкивался с нарушением их интересов, но даже когда просто видел их тяжелое положение.

В имениях соседних помещиков, графов Салтыкова и Войнич-Сянеженского, завелся порядок задерживания расплаты с крестьянами по квиткам за работу. Задержка тянулась, как правило, много месяцев. Крестьяне стали жаловаться брату.

«Подавайте мне жалобы, а я разберу дело на суде», – сказал он крестьянам.

Исков примерно по пять рублей каждый набиралось свыше сотни на каждого помещика.

Брат удовлетворил их все и наложил на ответчиков по 25 рублей на каждый иск, на судебные и ведение дела издержки. Обычно размер налога на судебные издержки сообразовали с размером иска, но в пределах 25 рублей судья имел право лично определять величину этого налога. Малая величина исков делала решение окончательным, и они апелляции не подлежали. Таким образом, оба помещика вместо 500 рублей должны были заплатить крестьянам по три тысячи. Они возмутились и подали жалобу на брата губернатору А. И. Пильцу[115]: земский начальник, мол, революционизирует крестьян.