Контрреволюция

«Что это, Павел? – спросил я его. – У тебя, говорят, разбойники поселились?»

Новиков побледнел как полотно и в течение нескольких секунд не мог произнести ни слова. В это мгновение загремели выстрелы: из соседнего сарая выскочили четыре человека, видимо, заметившие скачущих казаков и тут же увидавшие наступающую цепь вооруженных людей. Они сразу же дали по ним несколько выстрелов и пустились наутек. Один был убит метким выстрелом милиционера. Другого нагнал казак, разбойник выстрелами из револьвера ранил казака и убил его лошадь, но сейчас же был убит подскочившим вторым казаком. Был убит и третий разбойник, один успел скрыться. В общей суматохе убежал и Новиков.

В этом эпизоде с разбойниками меня больше всего удивило участие в разбойничьей шайке Павла Новикова, представителя того крестьянского слоя, на который в свое время делал свою ставку Столыпин, насаждая хутора. Я не делал из этого частного случая общих выводов, но усмотрел в нем, во всяком случае, одно из отрицательных следствий революции.

Побывал я в нашем уездном городе Мстиславле. Хотел выяснить, не найдется ли какая-нибудь работа в земстве, но земская работа как-то замерла. Председатель уездной земской управы исполнял какую-то другую должность, и делами управы заправлял секретарь, скромный, добросовестный работник, но осторожный до пассивности. Земское собрание с обновленным составом предполагалось собрать осенью, до этого времени мне в земстве делать было нечего.

В деревне я не открыл никаких путей для своей дальнейшей деятельности. Мне стало даже казаться, что с развитием революции условия жизни и работы в деревне могут сложиться для меня менее благоприятно, чем в столице. Меня потянуло вновь в Петроград, где должны были найти разрешение все волнующие страну вопросы.

За время моего пребывания в деревне в Петрограде и на фронте произошли крупные события, почти никак не отражавшиеся в нашей глуши, даже сведения о них до нас плохо докатывались.

Народные волнения в Петрограде в начале июля были подавлены Временным правительством. Войсками командовал генерал Половцев, на улицах столицы загремели выстрелы, пролилась кровь…

Керенский хотел возложить ответственность за события на большевиков, были арестованы лидеры партии, Ленину пришлось перейти на нелегальное положение.

Однако Керенский сразу увидал, что зашел слишком далеко, что его влияние в Совете рабочих и солдатских депутатов падает, и он пошел назад: командующий войсками Петрограда генерал Половцев был уволен, новый министр юстиции Зарудный[116] прекратил дело, начатое против большевиков в связи с июльскими волнениями, и освободил арестованных.

На фронте наступление, затеянное Керенским, не привело ни к каким положительным результатам и лишь вызвало ненужные жертвы.

Произошли большие изменения в составе Временного правительства и военного начальства.

Ушел Львов, и правительство возглавил Керенский.

Ушел Брусилов, и его место занял генерал Корнилов.

Имя Корнилова пользовалось известной популярностью в армии еще до революции: его несомненная личная храбрость, бегство из плена – случай незаурядный – создали ему репутацию одного из выдающихся молодых генералов на фронте. Однако не подлежит сомнению, что никто из старших начальников не усматривал в нем возможного кандидата на пост Верховного главнокомандующего.

Невольно задаешь себе вопрос, что же могло побудить Керенского на назначение Корнилова?

Керенский всем и всюду твердил, что он является подлинным представителем демократии, и брал на себя роль первого защитника завоеваний революции. Однако под впечатлением неудач на фронте он идет на введение смертной казни на фронте за воинские преступления и на расформирование мятежных полков. Ясно, что в его представлениях произошли большие сдвиги, и он начал опасаться крайних течений революции, а потому стал искать человека, способного вступить в борьбу с ними. Среди старших генералов ему не на ком было остановить свой выбор. У всех были вполне определенные политические физиономии, которые, несомненно, вызвали бы протест Совета рабочих и солдатских депутатов. С этими протестами Керенскому приходилось считаться, под давлением их он пошел на увольнение энергичного генерала Половцева.

Политическая физиономия Корнилова в тот момент еще не определилась. Происхождения он был самого демократического, он слыл за республиканца по убеждениям и принял революцию без всякого протеста. Все это позволяло не ждать возражений на назначение его Верховным главнокомандующим.

Однако, с другой стороны, Керенский не мог не знать того, что Корнилов, не высказываясь против революции в целом, открыто заявлял о невозможности вести войну при наличии в армии разного рода установлений, порожденных революцией, требовал их упразднения и восстановления старой дисциплины.

Не подлежит сомнению, что, решаясь поставить Корнилова во главе армии, Керенский увидал в нем подходящего к моменту человека, которого думал держать в руках и использовать в подходящую минуту.