Контрреволюция

За время войны о Крымове сложилось мнение, что он офицер храбрый, не боящийся не только неприятельских пуль, но и строгого начальства, и при том большой работоспособности. Командир корпуса генерал Зарубаев очень дорожил им и спускал ему подчас не совсем тактичные выходки.

Вспоминаю, как я зашел как-то раз в помещение штаба 4-го корпуса; в соседней комнате фанзы помещался командир корпуса, у которого был с докладом Крымов, и через тонкую стенку до нас доносились громкие раскаты его голоса. Через пару минут Крымов вошел в помещение штаба и, не сбавляя голоса, с горячностью стал возмущаться каким-то распоряжением Зарубаева, не стесняясь в выражениях по его адресу. Я только что собирался умерить его пыл, когда в помещение вошел адъютант Зарубаева и передал просьбу генерала: «Командир корпуса просит капитана Крымова не кричать так громко, потому что через тонкую стенку ему все слышно».

После войны Крымов работал в Главном управлении Генерального штаба и опять-таки считался одним из немногих офицеров штаба, позволявших себе не всегда соглашаться с мнением генерал-квартирмейстера Данилова[132] (по прозвищу Черный), который положительно не терпел возражений.

Во время Первой мировой войны его репутация выдающегося офицера упрочилась окончательно. Штаб армии, в котором он работал, поручал ему наиболее ответственные дела. У него обнаружилось редкое, ценное качество: умение быстро схватывать обстановку и брать на себя ответственность за то или иное решение в острые моменты на фронте.

Однажды он был командирован для выяснения обстановки в расположение кавалерийской дивизии. Начальник дивизии, обрисовав положение, сообщил Крымову о принятом им решении отойти на какой-то рубеж ввиду опасения за свои фланги. Крымов молча слушал генерала, глядя себе под ноги. Потом, ни слова не возражая, отошел в сторону, вынул из походной сумки полевую книжку и карту, быстро написал несколько строк и передал листок генералу, несколько удивленному таким поведением полковника.

На листке было написано: «Командующий армией приказал… дивизии перейти в наступление в направлении…», и т. д. Подпись: полковник Крымов. Это была стереотипная формула передачи приказания старшего начальника, но в данном случае Крымов брал целиком ответственность на себя за отданное распоряжение. Последующие события на фронте вполне оправдали принятое им решение.

В отношении к солдату Крымов был прост и доступен. Вот отзыв, который мне пришлось недавно услыхать от былого унтер-офицера царской армии, большевика, вступившего в партию в 1917 году, который лично хорошо знал Крымова: «По своим привычкам и действиям Крымов легко мог бы стать нашим “советским начальником”, нужен был только своевременный, соответствующий подход к нему…»

Что касается социальных проблем, то я думаю, что Крымов, как и большинство офицеров того времени, был далек от них. Между тем он не чужд был политики. Он отрицательно относился к Николаю Второму, к его окружению, к правительству последнего времени, особенно с тех пор, как война наглядно вскрыла все недочеты правительственной системы. Устранение этих недочетов он видел не в коренной ломке всего старого строя, а в смене лиц, стоящих у власти, начиная с самого царя. Он принимал участие в переговорах группы лиц, в том числе Гучкова и Некрасова, затевавших дворцовый переворот.

Когда разнеслась весть о самоубийстве Крымова, ей сначала не хотели верить. Многие думали, что Крымов был застрелен по приказанию Керенского. Много позднее мне пришлось слышать от Деникина, что Корнилов получил записку от Крымова, написанную, вероятно, перед его поездкой в Петроград к Керенскому. Крымов сообщал Корнилову о своем решении покончить с собой.

Думаю, что при всей своей храбрости и энергии Крымов был чрезвычайно впечатлительный человек. Мне пришлось видеть его однажды в нервном настроении, которое до некоторой степени может служить объяснением того, что, потерпев моральное поражение в результате своего наступления на Петроград, он не выдержал и пошел на самоубийство.

Мы встретились с Крымовым вскоре после поражения армии Самсонова[133] в Восточной Пруссии в августе 1917 года. Я не помню в точности, какую роль пришлось ему играть в этой операции, но я видел, какое удручающее впечатление произвел разгром 2-й армии на Крымова. Нельзя было узнать всегда спокойного, уверенного в себе Крымова в этом до крайности разнервничавшемся офицере, у которого при воспоминании о развитии катастрофы все время в глазах стояли слезы. Возможно, что, взяв на себя выполнение задачи, которой он сам придавал исключительное значение, которая в его глазах должна была привести к разрешению судьбы всей страны, и не добившись успеха, он не нашел в себе силы на дальнейшую борьбу и решил уйти из жизни.

После капитуляции Крымова дальнейшая ликвидация Корниловского выступления пошла очень быстро.